Ну-ну, говорит она

Недурно, говорит она

Ты, видать, способный, говорит она

Да вообще-то я и сама знаю, что способный, говорит она

и легонько улыбается, хочет сказать еще что-то, но я говорю, это как посмотреть, я в жизни только и умею, что писать картины, а больше ничего не умею, говорю я

Но все ж таки, говорит она

Стало быть, есть и люди, которые хотят купить твои картины, говорит она

Конечно, говорю я

а она говорит, что знала, люди покупают мои картины, ведь она, я этого не знал, бывает на моих выставках и сама не раз хотела купить картину, ей вообще очень нравятся мои картины, но некоторые, конечно, говорят больше, чем другие, говорит она

Ведь картина вдобавок как бы говорит, говорит она

Хорошая картина как бы безмолвно говорит, говорит она

Необъяснимо, но по-настоящему хорошая картина говорит о чем-то совершенно своем, о чем-то, что можно понять, но не выразить словами, говорит она

и я говорю, тут она совершенно права, я, мол, тоже так думаю, а она говорит, что мои картины всегда были ей не по карману, но вообще-то, если вдуматься, говорит она, способ, каким я зарабатываю на жизнь, пожалуй, не очень отличается от ее собственного, да-да, ведь она вышивает хардангерские узоры и косынки и таким манером зарабатывает на хлеб, на жизнь, как говорится, и занималась этим с юности, даже с раннего детства, когда сидела на коленях у Бабушки, ведь уже тогда, сидя на коленях у Бабушки, смотрела, как та работает, как вышивает, глазами следила за каждым движением Бабушки, а когда подросла, Бабушка научила ее всему, что знала сама, и хардангерским узорам, и вышиванию косынок, и она тоже взялась за иголку, еще девчонкой, и вышивает по сей день, причем все эти годы продавала свои вышивки, как накопится, так и относила их в магазин, и ей хорошо платили, наличными, сразу же, так что в этом смысле все было в полном порядке, особенно после того, как муж ее взял да ушел, она называет его мужем, хотя женаты они не были, и говорит, что он ушел, скрылся, а на самом-то деле она сама его выгнала, хотя потом ох как жалела

Каких только глупостей не наделаешь, говорит она

и продолжает, что нехорошо этак говорить, он же был хороший человек, она не охотница до громких слов, на дух их не выносит, но может сказать, что они любили друг друга, говорит она и умолкает, и мы продолжаем идти по снегу, ковыляем дальше, и снег не перестает, хотя уже не такой густой, скорее отдельные хлопья, а я все глажу Браге по спинке, крепко прижимаю его к груди, потом она говорит, что никогда не слыхала, чтобы кто-нибудь так хорошо играл на скрипке, как он, никогда не слыхала, и пока они жили вместе, она всегда звала его просто Скрипачом: Скрипач, иди сюда, будем обедать, Скрипач, ты проголодался? да, он был большой талант, на нескольких национальных конкурсах занимал первое место, н-да, играть он умел, только вот, говорит она, только вот выпивал, говорит она и умолкает, а потом говорит, что в конце концов не выдержала, не выдержала его пьянства, его дурости, выставила его за дверь, квартира-то ее, квартиру на Смалганген она много лет снимала, ну и объявила ему, что с нее хватит, долго она его поила-кормила, пусть, по крайней мере, выпивку свою сам оплачивает, хотя он и без того сам ее оплачивал, она все равно так ему сказала, говорит она, много злых слов наговорила, мол, с нее хватит, пусть убирается, и он убрался, Скрипач-то, долго упрашивать не пришлось, он взял с собой одну только скрипку и ушел через горы на восток, да что тут скажешь, родом он был из Восточной Норвегии, так-то вот, скрипка, понятно, вскоре пропала, а в остальном… спал он большей частью под открытым небом, так она слыхала, не от него, от других, конечно, говорит она, а после какая-то бабенка в Телемарке не иначе как сжалилась над ним, пустила к себе, в свое жилище, видать, был у нее домик где-то на хуторе, там он якобы прожил несколько лет, а потом помер, и наверняка до последнего дня пил, но человек он был хороший, что да, то да, и ей его не хватает, правда-правда, каждый день она тоскует по нем, дня не проходит, чтобы не тосковала и не думала, какую же глупость сделала, когда выгнала его, как часто сожалела, как часто плакала над собственной глупостью, говорит она, ведь едва только он забрал скрипку и ушел, она начала тосковать по нем, и все время тосковала с того скверного дня, когда он ушел, говорит она, ведь она не имела в виду того, что наговорила, хоть это и была правда, а велела ему убираться, а он только посмотрел на нее и, хотя был пьян, не сказал ни слова, ведь, что ни говори, пьяным он никогда не бывал, то есть пьяным на обычный манер, а только на свой собственный, он и на скрипке играл как никто другой, и пил тоже на свой манер, во всяком случае, никогда не бывал таким пьяным, как другие, он вроде как трезвел от выпивки, да, незаурядный был человек, а уж как он добывал выпивку и деньги на выпивку, ей неведомо, но, так или иначе, всегда добывал, должно быть, так обстоит дело со всеми пьющими, с алкоголиками то есть, говорит она