Крики «Вива Испанья!», «Вива Республика!» сливались с воплями раненых.
На минуту воцарилась тишина, а затем справа раздался топот все ближе и ближе. Неприятель ворвался на парапет. Разорвав линию сопротивления надвое, он захватил один пулемет и жал деморализованные остатки роты (первой).
Казалось все было потеряно, но молодой командир роты поручик Висвальди не растерялся, рискуя быть раздавленным, он бросился навстречу бегущей толпе. Став в узком проходе парапета, расширил руки, как бы готовясь принять в объятия, обезумевших от ужаса братьев своих, он кричал, звал, умолял. И совершилось чудо: остановилась толпа, отхлынула и в каком-то исступлении с криком «Арриба Испанья!» ринулась на врага.
Вновь воцарился ад, оглущающе рвались гранаты, рыдали люди и с нечеловеческим ревом устремлялись один на другого. Трудно сказать, сколько времени продолжалась эта схватка, быть может 15 минут, а может и час. Те минуты, когда человек перестает быть человеком кажутся мгновением или вечностью. Только одно я знал тогда твердо, что вновь мы заняли парапет, устланный телами своих и чужих, и что напрасно искали мы друзей наших пулеметчиков, стоявших на правом фланге 1-ой роты. Не было ни их, ни пулемета.
Трудно ночью считать потери, но было ясно, что намного поредели ряды 1-ой роты. Сам доблестный командир пал смертью храбрых, защищая честь гордой НАВАРРЫ. АТАКА БЫЛА отбита, и противник отошел. Его беспорядочная стрельба и пулеметный огонь были нам даже приятны, как зарницы и глухой гром, прошедшей грозы. Но странная вещь – нам казалось тогда, что только нас – первую роту атаковал противник, между тем штурм велся по всему фронту, что 4-ая рота также была временно сбита с позиции, а 2-ая выдержала удар красных и захватила даже пленных.
И не успел я, как говориться, перевести дух и оправиться от всего пережитого, как один рекете из службы связи, пробегая мимо, бросил мне: «Компанеро де усте эс граве эридо» (Ваш приятель тяжело ранен). Не зная точно, кто ранен, полк. Двойченко или шт. – ротм. Трингам, я побежал на перевязочный пункт при штабе бригады. Дорогу к нему, несмотря на глубокую, но лунную ночь, легко было найти; со всех сторон вереницей тянулись раненые, попарно шли санитары, неся тяжело раненых, а иногда три-четыре человека тащили что-то грузное в одеяле, откуда торчали ноги или свешивалась голова – это покойники.
Завтра отвезут их в родную Наварру, страну героев и старых традиций, там, где похоронены не менее храбрые их отцы, сражавшиеся «Пор Диос, Патрия и Рей» (За Бога, Отечество и Короля). Но в обратную сторону – на позицию шло не меньшее движение: десятки ящиков с патронами и ручными гранатами, груженные на мулах, отправлялись оставшимся в живых защитникам парапетов, небольшие отряды из резерва бригады веером расходились на пополнение убыли, наконец, шел эскадрон кавалерии туда – на правый фланг 1-ой роты, где положение все еще было неясно и была потеряна связь с частями соседней дивизии.
Штаб бригады размещался на небольшой ферме в полкилометра от боевой линии. Среди мрачной ночи он представлял какой-то оазис света, но не источником радости был этот оазис света и не местом отдохновения и успокоения.