– Да куда денусь, – сказала Сима с той грустно-веселой интонацией, которую Бровман любил. Он сам не понимал, что кончилось, но книгу дописывал уже как ненужную – просто чтобы была.

Незадолго до отъезда он пошел прогуляться вдоль моря и увидел женщину лет тридцати, темноволосую, коротко стриженную, то ли очень красивую, то ли очень несчастную – есть тип женщин, у которых это неразличимо. На плечах у нее был темный платок, она курила. Сима лежала дома, ей было неуютно в такую погоду, и темнело еще слишком рано, а Бровману нравилось и такое море, и такое небо. Это было темно-синее, с клочьями туч небо из арабской сказки, в Арктике никогда такого не бывало. В Арктике оно было по большей части зеленое – тоже красиво, но не по-человечески. Полярное же сияние и вовсе его разочаровало. Ладыгин рассказывал, что видел огненную птицу, но Бровман склонен был считать ее призраком. Обычное полярное сияние было чередованием серых и зеленых сполохов, будто дальние зарницы или межпланетные военные учения.

Женщина стояла у парапета, у того участка набережной, где прогуливались обычно немногочисленные в это время обитатели дома творчества «Артист». Бровман остановился поодаль, закурил и тоже стал смотреть в море. Немного штормило, море у берега было мутным от песка. Обещали завезти гальку, но пока пляжи были покрыты черным крупным песком, не особенно приятным для ходьбы.

– Жалко уезжать, – сказал Бровман. Женщина не ответила.

– Я могу вам помочь чем-то? – спросил он.

– Ничем вы мне помочь не можете, а поговорить можем, – сказала она. – Я тоже уезжаю.

– Куда, если не секрет?

– К мужу, в Москву.

Этим она сразу отсекала дальнейшие ухаживания, но и ухаживаний пока никаких не было.

– Отдыхали без него?

– От него отдыхала, – сказала женщина горестно, – но это так устроено, что надо вернуться к нему. Я всегда возвращаюсь к нему, очень интересно.

– Что, трудный человек? – прямо спросил Бровман.

– Не совсем человек.

И незнакомка посмотрела прямо ему в глаза – выражение у нее было гордое, почти вызывающее. Бровману стало не по себе.

– Тут же понимаете как, – сказала она. – Собственно, из обычного человеческого состояния, вот как вы, возможны два выхода. Может быть выход вверх, может вниз. То и другое за пределы человека, ну как Северный и Южный полюс, понимаете?

Бровман вспомнил бред помполита Трофимова, который под конец экспедиции совсем, кажется, сдал, – и реальность словно прогнулась; как-то все было очень странно.

– Грешники попадают на Южный, – сказал он машинально.

– Ну, наверное. Наверное. – Незнакомка не была в этом уверена. – То, что он со мной сделал, в принципе отвратительно. Но если говорить совсем честно, он сделал со мной примерно то же, что сделали со всеми вами. Если вот так посмотреть, объективно, то я довольно типичный представитель.

Бровман понял, что она намекает на последние полгода, которые он так счастливо пересидел вдали от всего. Вероятно, муж ее бил или запугивал.

– Почему к морю – это другой вопрос, – заговорила незнакомка опять, и он понял, что она говорит не с ним. – Алхимическая свадьба, меркурий и сера. Но чтобы свершился брак, нужна соль, вот тут много, много соли. Гомункулус вытекает в море и там набирается материи. Ну, или как-то иначе, я коряво говорю. Но меня сюда тянуло очень сильно. А между тем я не могу без него существовать, мне надо раз в год, может быть, в два года получать от него… Не важно, вы вряд ли поймете, и не так это для вас важно. Я виновата перед ним, но он тоже, знаете, не ангел.