К себе она возвращается после десяти. Машины матери у дома нет, в прихожей прохладно и вроде бы пусто. Она снимает сандалии, ставит на обувную полку, вешает сумочку на крючок, приглаживает руками волосы.

Алан выходит из кухни в дальнем конце прихожей, в руке у него бутылка пива.

Где ты, блин, шлялась? – говорит он.

У Коннелла была.

Он подходит к лестнице, покачивая бутылку в руке.

Нефиг тебе там делать, говорит он.

Она пожимает плечами. Ей ясно, что он нарывается на ссору, и помешать ему она не в состоянии. Скандал наползает на нее со всех сторон, нет такого движения, которое способно спасти, жеста, с помощью которого можно уклониться.

А я думала, он тебе нравится, говорит она. В школе-то точно нравился.

Ну да, откуда я знал, что он больной на голову? Он на таблетках и все такое, ты что, не знала?

Мне кажется, сейчас с ним все в порядке.

А на фиг он вообще к тебе лезет? – говорит Алан.

Вот ты его об этом и спроси.

Она делает шаг к лестнице, но Алан кладет свободную руку на перила.

Я не хочу, чтобы вокруг болтали, что этот псих трахает мою сестру, говорит Алан.

Пожалуйста, можно я поднимусь наверх?

Алан крепко сжимает в руке бутылку. Я не хочу, чтобы ты вообще к нему приближалась, говорит он. Считай, что я тебя предупредил. О тебе всякие сплетни ходят.

Даже представить не могу, как бы я жила, если бы меня заботило, кто и что обо мне думает.

Стремительно – она ничего не успевает сообразить – Алан поднимает руку и швыряет в нее бутылку. Она разбивается об кафель у нее за спиной. В глубине души она понимает, что он не хотел ее изувечить, – они стоят совсем рядом, а бутылка ее даже не задела. Тем не менее она бежит мимо него вверх по лестнице. Мчится сквозь прохладный воздух дома. Он поворачивается и бросается в погоню, но она успевает проскочить к себе в комнату и всем весом навалиться на дверь. Он дергает ручку, она, напрягаясь, не дает ее повернуть. Потом он ударяет в дверь ногой. Ее трясет от выброса адреналина.

Ты, дрянь! – говорит Алан. Открой дверь, блин, я тебе ничего не делал.

Прижавшись лбом к гладкой древесине, она отвечает: оставь меня в покое, пожалуйста. Иди спать, ладно? Я внизу все уберу и ничего не скажу Денизе.

Открой дверь, говорит он.

Марианна наваливается на дверь всем телом, крепко сжимая ручку, плотно зажмурив глаза. Она с самого детства жила ненормальной жизнью, это ей известно. Но многое уже скрылось за завесой времени – так земля скрывается под ковром осенних листьев, которые рано или поздно смешиваются с почвой. То, что происходило с ней раньше, теперь погребено в ее теле-земле. Она пытается быть хорошим человеком. Но в глубине души знает, что она человек плохой – испорченный, изломанный, и все ее старания вести себя правильно: формировать правильные взгляды, говорить правильные вещи – лишь попытки спрятать то, что схоронено внутри, прикрыть испорченность своей натуры.

Тут ручка выскальзывает у нее из пальцев и дверь распахивается еще до того, как она успевает отступить в сторону. Дверь с хрустом влетает ей в лицо, в голове возникает странное ощущение. Она делает шаг назад, Алан входит. Слышен звон, но это не звук в физическом смысле, скорее где-то у нее в черепе трутся друг о друга две воображаемые металлические пластины. Из носа течет. Она понимает, что в комнате оказался Алан. Поднимает руку к лицу. Из носа так и хлещет. Отведя руку, она видит, что пальцы перемазаны кровью – теплой, мокрой. Алан что-то говорит. Похоже, кровь – с ее лица. Мир куда-то уплывает по диагонали, звон делается громче.