Но куда – домой? Домов-то у них с Лаврентием как раз нет: сожжены шведами. Их домом стал бриг «Святая Дева». И, кроме того, у них есть обязательства. Обязательства перед людьми, которые им доверились – перед командой. Перед Ипатом, Агафоном, негром М-Твали, Фролом, Демидом и полутора десятками других. Это уж не говоря об Ингрид. Какими бы ни были эти люди, но они вверили свою судьбу капитану – Степану Кольцо, и он не может бросить их.

А главное обязательство – перед мертвым греком. Как, бишь, его? Димитрий Кордиос. Он, Степан, обещал спасти его сестру. Может быть, на свою голову, но ведь это произошло! Обещал умирающему, а такие клятвы следует исполнять…

Вечером, когда все крепко выпили и наелись, стали укладываться спать. Лембит извинился за то, что в доме нет места для лишних пяти человек, и велел уложить гостей в риге на сеновале. Рига имела одну стену с конюшней, и печь, выстроенная посередине, отапливала оба помещения.

Спать на сене без подстилки нельзя – может случиться сенная лихорадка. Поэтому из дома принесли хранящиеся в запасе куски парусной ткани, чтобы расстелить их в риге. Занималась этим сестра хозяина по имени Сальме – тридцатипятилетняя вдова, чей муж несколько лет назад утонул в море во время шторма – обычная судьба рыбака.

Сноровисто лазая по сеновалу и расстилая материю, Сальме как бы тайком, искоса посматривала на пятерых мужчин, готовящихся ко сну. Степан заметил, что Василий и Альберт также не отводят глаз от этой крупкой женщины с широкими бедрами и красивым лицом. Выпитое сделало свое дело: у всех слегка мутилось сознание, и долгое вынужденное воздержание сказалось на состоянии молодых мужчин.

Сальме готовила постели долго, тщательно раскладывая материю. За это время она успела обменяться несколькими словами с каждым из мужчин. Взоры с обеих сторон становились все более распаленными: мужчины заводились от близости зрелой крутобедрой красотки, Сальме возбужденно хихикала…

Перед самым отходом ко сну Василий вызвал Степана во двор.

– Знаешь, – сказал он, – я завтра с вами на корабль не вернусь. Буду в Москву пробираться, искать справедливости у великого государя.

– А не боишься? – спросил Степан. – Здесь чуть было не казнили за измену, еле спаслись, да и то чудом. Не боишься, что в Москве то же самое повторится? Только ведь чуда дважды не случается – оттуда можно и не спастись.

– Боюсь, конечно, – честно ответил сотник. – Но теперь у меня просто нет другого выхода. Князь Хованский, едва окажется в Москве, первым делом доложит царю Ивану о том, что я изменник. И что тогда? Царя Ивана недаром Грозным называют. Несдобровать моему отцу: за измену сына отца на кол посадят. Я же не могу этого допустить. Заодно, кстати, и о самом Хованском царю расскажу: о том, как князь золото себе присвоил, утаил от государя.

– Думаешь, поверит тебе царь? – усомнился Степан. – Князя Хованского он хорошо знает, доверяет ему, раз воеводой под Нарву послал. А у тебя нет никаких доказательств.

– А царю Ивану доказательства не нужны, – засмеялся Василий. – Когда это великий государь интересовался какими-то доказательствами? Закричу «Слово и дело» – меня доставят к царю, потому что я боярский сын, а там я расскажу про сундук с золотом. Хованского сначала на дыбу и терзать до тех пор, пока он не признается и золото не отдаст, а затем голову отрубят – это еще в лучшем случае. Отольются кошке мышкины слезки! Тут главное – успеть в Москву первым, пока воевода туда не вернулся.