Но надо отдать ему должное: за всю поездку от Череповца до Ростова Павел Сиротин по кличке Голован, известный ростовский налетчик (а это был именно он, поскольку спутать его с кем-то просто невозможно), никого не убил, не ограбил и даже не дал по морде. Хотя именно этим он занимался всю свою сознательную жизнь. Очевидно, сказалось благотворное влияние исправительно-трудовых колоний, в которых он провел добрую половину своей жизни.

Когда объявили «Ростов-Пассажирский», Голован уже стоял у двери с чемоданчиком. Проводница мышкой прошмыгнула под его ручищей, чтобы отпереть дверь и убрать откидную площадку. Поезд остановился, он широко вышагнул на перрон, огляделся. На лице забрезжило какое-то подобие улыбки, хотя, может, он просто щурился от яркого южного солнца.

Наверное, он ожидал увидеть на перроне делегацию с цветами. Совсем небольшую делегацию. Пару-тройку братишек, цвет местного жиганства. Можно даже без цветов.

Не пришел никто. Рядом кричали, обнимались, ворчали, висли друг на друге, выдергивали из вагона тяжелые сумки и нарядно одетых ребятишек обычные советские граждане – маленькие, слабые, хрупкие, сразу ставшие одинаково беззащитными на фоне огромного Голована, будто хрупкие фарфоровые статуэтки. Несмотря на свою похожесть, они узнавали друг друга в толпе, искали и находили. Голована никто даже не искал.

А может, он заранее знал, что так будет. Несмотря на свою внешность, Голован был совсем неглуп и умел просчитывать ситуацию.

Он взял чемоданчик под мышку, пошел к стоянке такси, встал в конец длинной очереди. Жилья своего у него не было, дом в Александровке пошел под конфискацию. Надо было думать, где бросить кости.

– Здоров, Голован! С возвращеньицем!

Рядом мялся Калым, молодой домушник из окружения покойного Матроса. Вернее, это десять лет назад он был молодым, а сейчас облысел, посерел и скукожился.

– Хоть кто-то из всей кодлы вспомнил. – Голован глянул на него сверху вниз. – А я ведь телеграмму Редактору давал, да он мне малявы гнал… А вид-то у тебя хреноватый, обтерханный весь, как работяга с завода. Как-то все у вас через ж…пу, я посмотрю.

– Что хреново, то хреново, – не стал спорить Калым. – У нас тут порядки нынче новые, бригады, вишь, крыши… Потом колхозы замутят, соцсоревнования какие-нибудь… А я, вишь, не вписался в кровельщики. Из своего района погнали, говорят: «капусту» гони, если работать хочешь. Поэтому один встречать тебя явился, гол как сокол. Все остальные при делах, «капусту» косят, план дают.

– Про ваш бардак я в курсах, малявы на кичу приходят исправно, – ровно прогудел Голован. – Ты вот что, сегодня же объяви Смотрящему, что Голован откинулся, сходку требует созвать. Будем говнище чистить.

Отвез его Калым на какую-то дачу, там Голован помылся в бане, выпил, отожрался, отоспался. На вторые сутки к вечеру явился к Студенту, на Нахаловку. Его встретила охрана – Султан и Вова Сторублей при стволах.

– Стой. Покажи карманы, – сказал Султан.

– Это ж я, Голован. Ты что, не признал?

– Признал и рад тебя видеть. Но Студент велел шмонать всех без разбору, чтоб перья и пушки на сход не пронесли. Порядок такой. Так что без обид – или выкладывай железки на стол, или топай, откель притопал, братское сердце.