Выполнял приказ короля…

— Это правда?

— Да, моя лэрди. Правда.

Красиво лгал. Можно сказать — мастерски. Интонации, взгляд, поза… Ничем себя не выдал. А она тоже хороша. Второй раз на одни и те же грабли. Чувствовала же — все не то. На стройку умчался, записочку оставил. Но проще закрыть глазки, чем второй раз окунуться в грязь измены. Только от левака ее давно уже бывшего мужа не было и вполовину так больно…

В дверь постучались, и сердечная горечь обрела новые режущие грани.

— Я скажу, что Вы устали, — робко прошелестела Дорис, но Валерия покачала головой. Это какой-то мазохизм — не хотеть, но ждать его прихода. Знать, что после короткого разговора станет в тысячу раз хуже, и ночью она не заснёт, пока не выплачется в подушку, глуша звуки своего горя. Наверное, нормальный человек отказался бы от раздражавшего фактора, но Валерия одержимо его ждала. И так же ненавидела.

Молчание — знак согласия, и через несколько секунд она ощутила пробирающий до костей взгляд.

— Здравствуй, Лери.

Маленькая лэрди дернулась, будто он ударил ее. На осунувшемся личике мелькнула гримаса боли, и воспалённый рассудок жадно схватил новую дань для будущей бессонной ночи. Хотя Бьёрн точно не помнил, спал ли он вообще эти дни, и сколько их прошло. Время смазалось в одну бесконечную ленту агонии, его худшего кошмара — презрения и холода в лазурно-зеленых глазах. Однажды он хотел это видеть, но теперь тихо умирал, чувствуя, как Лери отталкивает его. Лучше бы убила. Взяла меч, а он не стал бы сопротивляться, может, хоть так любимой станет легче…

Молчание разбавлял шорох занавесок и сердитые взгляды Дорис. Служанка отказывалась покидать свою госпожу, а Бьерн не настаивал, едва ли замечая присутствие посторонней. Все сказанное он мог бы повторить при полной площади свидетелей, не испытывая стыда за недостойные мужчины попытки снискать прощения.

— Ты сегодня опять не ела, — произнес, тихо подступая на шаг ближе.

Маленькая лэрди отказывалась от еды. Слуги докладывали, что по утрам она не может принять ничего, кроме травяного чая. Флинн толковал ему о сильном стрессе и необходимости дать девушке время, но разве это нормально — почти ничего не есть?

Лери осталась к предлогу завязать разговор равнодушна. Смотрела в окно, но тонкие пальцы вцепились в резной подлокотник кресла, и ресницы дрожали в бесполезных попытках скрыть подступившие слезы. Когда он впервые их увидел…

Граница его личного ада была очерчена двумя мокрыми дорожками на бледных щеках. Сколько раз он проклял тот вечер и собственную глупость, застлавшую глаза черным платком непонимания? Грыз себя, припоминая каждое слово отвратительной лжи? Метался по комнате загнанным зверем, готовым лезть на стены от невозможности исправить прошлое или найти правильные слова, чтобы все объяснить. Ту испепеляющую ревность, стоило подумать о своей женщине в объятьях другого, и обжигающую крутым кипятком боль, настолько неожиданную, что он испугался сам.

Самое простое решение — отступить и сделать вид, что он до сих пор может управлять своими чувствами, казалось единственным выходом, но обернулось смертельной ловушкой.