— При чем тут моя голова?

— Но ты несешь бред! Неужели ты и вправду думаешь о моем вскрытии?

— Не передергивай. Я просто хочу, чтоб ты поняла, насколько кошмарно выглядишь.

— Как же ты, наверное, страдаешь, бедняга. — Она фальшиво вздохнула. — Мучаешься со мной.

— Наконец-то ты это поняла!

— Да, слава Богу. Так зачем этот мазохизм? Тратить бешеные деньги на зубную пасту… Превозмогая отвращение, пытаться заняться со мной любовью, — у нее не хватило такта не выделить слово «пытаться», — когда ты спокойно можешь уйти и зажить счастливо со стройной женщиной…

— Я-то заживу, а вот ты не найдешь второго такого, как я!

— Это точно. Второго такого, как ты, нет. Но и не надо. Так уходи же, Боря!

Он раздраженно закурил, сел напротив нее и принялся сверлить взглядом. Думал, наверное, что нервы ее не выдержат и она с рыданиями бросится ему в ноги, вымаливая прощение.

Но Таня чувствовала странное спокойствие. Ей было абсолютно все равно, что сейчас сделает этот человек. Она освободилась от него. И он сразу показался ей жалким.

— Уходи, — повторила она, — не мучайся. Ты еще молодой, найдешь себе.

— Новое дело, поп с гармонью! — Это был тоже специальный голос, угрожающий и не сулящий ничего хорошего. — Ты сейчас не понимаешь, что говоришь. Я-то уйду, но вот ты горько об этом пожалеешь.

— А разве тебе не все равно, пожалею я или нет? Все, Борис, я закрываю дискуссию. Не любишь меня — уходи, никто тебя не держит.

Таня встала и легкой походкой пошла в спальню. Одеяло и подушку мужа она мстительно переложила на кресло, а сама попыталась занять как можно больше места на диване.

— Думаю, тебе неприятно будет лежать рядом со мной, раз ты представляешь меня в виде вскрытого трупа, — сказала она Борису, когда тот возмутился, почему она не пускает его в постель.

На торжественное заседание, посвященное стопятидесятилетию кафедры нейрохирургии, Миллер собирался очень тщательно. Два дня проветривал на балконе костюм. Утром сходил в парикмахерскую, где его красиво подстригли и уложили волосы феном.

Костюм цвета маренго, единственный в его гардеробе, состоящем из джинсов и пуловеров, был сшит в хорошем ателье еще для защиты кандидатской. Финансировал предприятие Криворучко, которому хотелось, чтобы триумф ученика был полным.

Миллер попал на хорошего мастера, которому удалось подчеркнуть достоинства и без того отличной фигуры. С тех пор минуло много лет, но Миллер не располнел, остался таким же, как был, и костюм по-прежнему сидел идеально. Надевал он его очень редко, так что вида шедевр портновского искусства нисколько не утратил.

Тщательно отпарив брюки через тряпочку, Дмитрий Дмитриевич навел безукоризненные стрелки, почистил пиджак и подобрал белоснежную сорочку, жемчужно-серый галстук с бледными фиолетовыми полосками и тонкие черные носки.

Чтобы убедиться, что действительно шикарно выглядит, он попросился к соседке посмотреться в ее трюмо. Предчувствия не обманули. Из старинного зеркала с перламутровыми разводами по краям на него смотрел франт прямо-таки голливудского розлива. Миллер оскалился, обнажив ряд великолепных белых зубов, поправил узел галстука картинным жестом…