В фойе Миллер наконец увидел Таню. Она стояла среди медсестер, трогательно-нелепая в прямой черной юбке и чудовищном балахоне с блестками и перьями. Очевидно, эта жемчужина Троицкого рынка была самым нарядным ее туалетом. На ногах были туфельки… Хотя вряд ли это убожество с кокетливыми бантиками и колодкой в лучших традициях печально известной фабрики «Скороход» можно было вообще отнести к разряду туфель. Сам Миллер любил хорошую обувь, разбирался в ней, и Танины «хрустальные башмачки» произвели на него глубокое впечатление. Торжества ради Таня неумело завила волосы щипцами. Впервые увидев ее не в медицинской униформе, Миллер понял, что его любимая принадлежит к категории женщин, тщательно маскирующих свое обаяние кудряшками, рюшечками и бантиками.

«Смешная ты моя девочка, солнышко мое нелепое», — захотелось сказать ему.

Репертуар дискотеки был подобран не абы как, а со смыслом. Криворучко постарался, чтобы в репертуаре были песни для всех возрастных категорий. Чтобы сначала пенсионеры танцевали под Шульженко, а потом, когда старшее поколение сойдет с дистанции, малолетки зажгли бы под свой хип-хоп, или что там у них сейчас в моде. С первой, пенсионерской, частью профессор справился сам, а для услаждения молодежи пригласил внучку, продвинутую девицу, которой Миллер уже устал делать дырки для пирсинга в самых разных местах — то в ухе, то в пупе, то на подбородке.

Налив себе вина, Дмитрий Дмитриевич полюбовался, как Максимов шакалит среди сотрудников, не убирая с лица жутковатую улыбку, — хочет понравиться. Валериан Павлович танцевал со своей любимой сестрой-хозяйкой Тамарой Семеновной. Чесноков стоял в углу с бумажной тарелкой, заполненной нехитрой снедью, и со страшной скоростью ел — он только что сменился с дежурства. У всех нашлось интересное занятие или собеседник, и только Миллер стоял неприкаянно, будто чужой. «Наверное, все думают, что я в отчаянии из-за того, что обломался с заведованием, — решил он, — вот никто ко мне и не подходит. Ну и пожалуйста».

Криворучко проводил партнершу к столу и стал заботливо наполнять ее тарелку. Вновь зазвучала музыка. По первым же тактам Миллер узнал свой любимый «Русский вальс»: «Милый друг, вот и прошли годы разлук…» Поправив галстук, Дмитрий Дмитриевич решительным шагом направился к Тане.

— Разрешите вас пригласить? — Как положено, он щелкнул каблуками, склонился в полупоклоне и протянул Тане руку ладонью вверх.

Она улыбнулась, слегка присела в реверансе и широким плавным жестом подала ему руку.

— Танцуете вальс?

Она кивнула.

Миллер неплохо танцевал, спасибо бабушкиному воспитанию и урокам ритмики в школе, но он даже предположить не мог, что найдет в Тане такую замечательную партнершу! Она так чутко реагировала на каждое его движение! Их дуэт был абсолютно слаженным, не мешала даже разница в росте: Миллер просто делал шаги поменьше и с нежностью глядел на Танину макушку.

Кажется, танцующий народ расступился и любовался ими… А может быть, это лишь почудилось ему, ведь для него сейчас весь мир был бледной Таниной тенью.