Я притихаю, обескураженная ее откровением.

— Наверное, это тяжело понять, — говорит Карина, продолжая поглядывать в сторону Хабиби. Дочь уже сообразила, что к чему и вовсю таскает бусины туда-сюда, хоть все еще не оставляет попыток снять парочку и попробовать «на зуб». — Тяжело принять, что и отсутствие любви может сделать сильнее.

Если честно — да, тяжело. Я всегда любила безоговорочно, сразу всем сердцем. Была готова умереть за своих детей: сперва за Марину, за чью жизнь я сражалась буквально с первого ее вздоха, потом — за Хабиби, хоть с моим Сквознячком никогда не приключалось бед. Я бы не смогла любить иначе, но ведь я не Карина.

— Я любила Али, — продолжает Карина. — Любила той любовью, что могла бы разделить на двоих. Но Наиль… Ему нужно было выживать, а не просто жить. Тимур говорил, что его сыновья должны стать волчатами, пройти первую кровавую охоту и заматереть в настоящих волков. Наиль бы не смог. Он родился другим. И для другого.

Я невольно вспоминаю все рассказы Ветра о своей работе, даже если их было не так уж много. Даже когда ему было плохо от того, что он сделал не все, что мог, мой Ветер все равно жил там, детской больнице со скальпелем в руках. Теперь кажется просто невероятным, как после всего этого он смог оторвать крылья мечте и начать новую жизнь.

Невероятным, но закономерным.

— Он был прекрасным врачом, — говорю я очень осторожно, боясь спугнуть возникшее между нами доверие.

Возможно, это такая уловка, чтобы усыпить мою бдительность? Задурить мне голову разговорами и фальшивым откровением, чтобы вложить туда какую-то разрушительную идею, но я гоню прочь эту мысль. Может, слишком наивно с моей стороны, но в эту минуту хочется быть доверчивой, хочется верить, что мы можем говорить по душам без оглядки на религию, воспитание и неприязнь.

— Нам всем приходится чем-то жертвовать ради семьи. — Карина отрывает кусочек лепешки, долго держит его зажатым между кончиками пальцев, но так и не кладет в рот. Оставляет на блюдце. — Наиль с рождения борется: сперва с болезнью, потом за нашу с отцом любовь, потом за право жить, как ему хочется. И вот теперь, — она поднимает взгляд, смотрит на меня проницательным взглядом, — борется за тебя.

Я знаю, что борется.

И знаю, что не оглядывается на методы и способы, не устраивая шоу из своих чувств, не бравируя каждым сделанным поступком. Он просто делает то, что должен делать мужчина: разводит тучи над нашими с Хабиби головами. Понимаю это только теперь, хоть правда всегда лежала у меня под носом. Стал бы Наиль вот так же, как Ян, вскрывать старые раны, лишь бы очернить другого мужчину в моих глазах? Ответ настолько очевиден, что нет смысла произносить его даже в уме.

— С моим сыном никогда не будет просто, Ева.

Я вздрагиваю, потому что это впервые, когда Карина произносит вслух мое имя. И по ее глазам вижу, что делает это нарочно, именно сегодня, именно сейчас, добавляет в наш разговор особенную приправу.

— Знаешь, почему ему было плохо с Лейлой?

Это имя неприятно царапает нервы. Имя и тот факт, что Наиль до сих пор связан с этой женщиной, хоть мне хочется верить, что после нашей ночи поцелуев он все-таки поставил точку. Иначе я просто не смогу. Но как спросить его об этом, если я сама пока чужая жена?