Вместе они еще раз от начала до конца прошлись по битве, разбирая все положительные и отрицательные моменты. На следующей практике Эндер обязательно расскажет и покажет командирам эскадронов, чему учил его Мазер, так что все можно будет отработать уже в новом бою.

Они думали, что давно были ко всему готовы, они уже четко сложились как одна команда. Теперь, ввергнутые в лавину полуигровых, полуреальных битв, они начали еще больше доверять друг другу. Битвы стали проходить веселее. Его командиры как-то сказали Эндеру, что их игра не оставит равнодушным никого, даже черствый человек подобреет, глядя на совершенство их игры. Эндеру на мгновение показалось, что он окружен друзьями, которые шутят, смеются, радуются одним и тем же радостям. Иногда у него пробивалась мысль о сохранении необходимой дистанции и субординации, но чаще всего он всем сердцем стремился к истинной дружбе. Даже в те жаркие солнечные дни, валяясь на плоту, он не был столь одинок. Мазер Рекхем хотя и стал его компаньоном, но он был учителем, а не другом.

Хотя он ничего не говорил, Мазер сам еще раз напомнил ему, что у людей нет жалости, и его личные переживания мало кого волнуют. Конечно, чаще всего они и для самого Эндера ничего не значили. Он сосредоточился на игре, пытаясь извлечь из нее максимум пользы. И не столько на самих уроках боев, сколько на том, что могли бы сделать баггеры, будь они немного умнее, и как он, Эндер, должен ответить на их выпады, если в будущем они сделают это. Он жил прошлыми и будущими боями, вставал и ложился с мыслями о битвах, устраивал для командиров эскадронов интенсивные учения и изнуряющую практику.

— Ты слишком добр к нам, — сказал однажды Элай, — неужели тебе не надоело быть самым лучшим и требовать от нас того же. Если ты и дальше будешь так нежить и нянчить нас, то ты точно — по уши в нас влюбился.

Некоторые не удержались и засмеялись. В микрофонах затрещало и послышалось веселое хихикание. Эндер, естественно, понял иронию и ответил затянувшейся паузой. Когда наконец он заговорил, то сделал вид, что не слышал насмешливых жалоб Элая.

— Повторить все снова, — сказал он, — и на этот раз без лишней жалости к себе.

Но если их вера в Эндера, как командующего, росла день ото дня, то их дружба, зародившаяся еще в Школе Баталий, исчезала. Они стали ближе друг к другу, они научились доверять друг другу, но везде Эндер стоял особняком. Он был их командиром и учителем, и между ними пролегла невидимая пропасть. Требуемая дистанция субординации, точно такая же, как между ним и Мазером, стала настойчиво накладываться на их отношения.

Они дружно работали, и с каждым днем авторитет Эндера становился все выше, а дистанция все больше. Однако это не расстраивало Эндера.

Во всяком случае до тех пор, пока он не просыпался. Каждую ночь он засыпал с мыслями о симуляторе и боях. Но ночью их сменяли другие мысли. Часто он вспоминал тело Гиганта, почти сгнившее и разложившееся. Он помнил его по картинкам компьютера. Во сне же тело было настоящим. Запах смерти до сих пор витал возле него. Все вещи круто менялись в его снах. Маленькая деревушка, выросшая среди костей Гиганта, оказалась теперь населенной баггерами; они торжественно приветствовали его, как гладиаторы обычно приветствуют Цезаря, чтобы затем умереть ради его забавы. В своих снах он не ненавидел баггеров, и хотя он знал, что они прячут от него королеву, он не делал ничего, чтобы найти ее. Он всегда очень быстро проходил мимо Гиганта и устремлялся к игровой площадке. Дети всегда оказывались уже там. Вечно насмехающиеся и скалящие зубы, они носили лица хорошо известных ему людей. Иногда Питера или Бонзо, иногда Стилсона или Бернарда. Хотя иногда среди диких созданий появлялись Элай, Шен, Динк или Петра, когда-нибудь один из них станет Валентиной. И в том сне он ударит ее, а затем оттащит к ручью, бросит в воду и будет ждать, пока она не утонет. Он потер ладонью о ладонь, стараясь унять дрожь. Он вытащит ее из воды, положит на плот. Там она останется лежать, глядя в небо пустыми, мертвыми глазами. Он станет рыдать и плакать над бездыханным телом, повторяя снова и снова, что это была только игра, игра. Он ведь просто играл!..