Как я уже писала, Андрей бывал всегда скрупулезно точен во времени. Тем более в делах. Лариса опаздывала всегда.
Если Андрей уже полностью собран и готов к выходу, то Лариса все еще собирается: макияж не закончен, волосы еще ждут своего освобождения от бигуди, туалет еще не надет. Время от времени голос Андрея звучит короткими все более раздраженными повелительными окриками: «Лариса! Нам давно пора идти». Мелодраматические интонации сопровождают Ларисины многословные причитания: «Андрей, ну что вы хотите?.. Чем вы опять недовольны?.. Вы знаете, сколько всего мне нужно было сделать? Вы просто не хотите, чтобы я шла с вами! Ну, как вам не стыдно, Андрей? Ну, я уже готова»… Хотя все это вовсе еще не означает реальной возможности выйти…
Таким образом всякому совместному визиту предшествовала перепалка, разводившая их на разные полюса, чреватая взрывом. Но постепенно все сглаживалось и, как сейчас вижу их пару, возникающую, наконец, во дворе нашего дома на Ломоносовском. У нас уже другая квартира на третьем этаже, а поскольку они всегда опаздывают, то моя мама, притомленная ожиданием, нервно выглядывает в кухонное окно, через которое просматривается весь двор. И вот они выплывают из-за угла, точнее плывет Лариса, всегда на высоких каблуках, при параде, а рядом, рука в кармане, как бы откидывая волосы движением головы, несколько суетливо следует сам Андрей. Издалека он кажется почти ее сыном. Или итальянским мужем рядом со своей Матроной.
Бывало, что они приходили к нам не из дома, а, например, из ЦДЛ, и Андрей, уже несколько подвыпив, рассказывал нам с каким-то испуганным восторгом, едва переступая порог, поразительные деяния Ларисы. Обращался он больше всего к моей маме: «Липочка, ты знаешь, что случилось? Нет, это невероятно! Мы стояли с Ларочкой на стоянке такси — как всегда очередь — и какой-то наглец… Ну, негодяй такой, хам… Ты представляешь? Появился неожиданно и хотел схватить нашу машину. Я, конечно, рванул ему наперерез… Но тут подскочила Ларочка и как звизданет ему по морде наотмашь… понимаешь? А у нее вот браслет… Посмотри… Кованный… Так представляешь как летел этот хам»… (Браслет «кубами» мы знали, они тогда были модны в интеллигентских кругах — тяжелая металлическая вязь в форме подковы, заканчивающаяся с внешней стороны большими камнями). Из глаз Андрея прямо-таки сыпались искры, почти детского потрясения, следовал вывод: «Липа, ты пойми, Лара, если мне будет нужно… Понимаешь, если мне будет нужно — убьет! Нет-нет, ты не понимаешь — для меня — правда, убьет!»…
Парадокс состоял в том, что, несмотря на всю нелепицу ситуаций, было похоже, что в быту задиристый и петушившийся Тарковский, на самом деле, и впрямь нуждается в защите, как будто слишком плохо ориентируясь во внешнем мире. Он не понимал людей, не разбирался в характерах — так что все отношения не только в жизни, но, увы, и в съемочной группе воспринимались им через Ларису. Ею же и выстраивались.
Ни одному человеку, не угодившему Ларисе даже в мелочах, не удавалось рано или поздно избежать расплаты разной степени тяжести — разлучение с Маэстро — будь то Рерберг, я, мой отец или кто-нибудь другой…