Ирина вздохнула:

– Ну да, очень удобно для безответственных родителей.

Гортензия Андреевна резко остановилась и подняла палец отработанным профессиональным жестом:

– Ира, послушайте меня сейчас! Все остальное можете пропустить мимо ушей, но это послушайте. Заповеди написаны для человека, а не для его родителей! Или вы думаете, что, когда бог составлял список, возле него вертелась какая-нибудь безответственная мамка и канючила: «Ну вставь, пожалуйста, этот параграф, чтобы я могла глумиться над своими детьми, а в старости мне за это ничего не было?» И бог такой: «Ладно, уговорила, будь по-твоему!» Так, что ли, по-вашему, происходило?

Ирина засмеялась:

– Не знаю, я вообще в бога не верю.

– Я тоже, но кто-то же составил эти заповеди и не с потолка их взял. Можете смеяться надо мной, но я убеждена, что заповеди даны человеку не для того, чтобы поработить его, а совсем напротив, чтобы он духовно рос и был внутренне свободен. Знаете, как звучит текст?

– Как?

– Почитай отца твоего и матерь твою, как повелел тебе Господь, Бог твой, чтобы продлились дни твои, и чтобы хорошо тебе было на той земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе. Ясно же написано – чтобы тебе было хорошо! Тебе лично, а не твоим родителям.

Ирина пожала плечами.

Они наконец подошли к станции. От ларька чуть уловимо пахло свежим хлебом. Володя проснулся, подскочил в коляске и радостно завопил, заметив свою любимую собаку, лежащую на солнышке возле крыльца. Собака приоткрыла один глаз и лениво стукнула хвостом. Продавщица выдала Ирине буханку черного хлеба, упоительно ароматный, чуть теплый еще кирпичик, мягкий, как пух, но с крепкой хрустящей корочкой. Ирина не удержалась, отломила себе уголок, а вслед за ней и Гортензия Андреевна. Володе они тоже дали корочку, и с собакой поделились, так что пришлось брать еще буханку.

Тронулись в обратный путь.

– Но это очень трудно, почти невозможно, – вздохнула Ирина, – почитать людей, которые разрушили твою психику. Да и несправедливо, в конце концов.

– Ира, на службе, пожалуйста, оперируйте этим понятием, но в частной жизни лучше о нем забудьте, если хотите быть счастливы, – хмыкнула Гортензия Андреевна, – прощение – вообще дело непростое, только это единственное реальное спасение. Другого нет. Или застревать в своих обидах, сидеть и ждать того, что никогда не вернется, или понять, что детство кончилось, и вы сами теперь отвечаете за свою жизнь и можете сделать ее такой, как вы хотите. Башмачников в своем опусе предлагает образ мысли обезьяны, которая не в силах отпустить банан и освободиться из ловушки, но миллионы лет эволюции, Ирочка, не прошли же даром. Человеческий мозг способен осознать, что на одном банане свет клином не сошелся. Да, в детстве вы не получили любви, теплоты, заботы, но поезд с этим грузом ушел и никогда не вернется. Что ж делать, смотреть ему вслед или двигаться дальше? Оставаться несчастным недолюбленным ребенком, плачем и криком выпрашивающим к себе внимание, или повзрослеть, взять свою судьбу в собственные руки и самому дарить любовь и тепло? И тут без примирения с родителями не обойдешься, хоть ты тресни. Есть такая эфемерная штука, как сила рода. Официально она, конечно, не существует, но с ней приходится считаться. Дерево без корней не растет. Да, всякое бывает, родители рано погибают, семьи разлучаются, но если человек сознательно и добровольно отрекается от своих родителей, то не будет ему счастья.