– Что вы, Ирочка, это только присказка! Самое поучительное впереди.

Володя вздохнул коротко и энергично, поворочался, но не проснулся. Они уже подходили к станции, и Ирине стало жаль, что сын проспит местную собаку. Она замедлила шаг.

– Так что же было дальше?

– Прошло три года. К сожалению, мадам не вняла моим советам и довела Лену до того, что та в своем личном дневнике, не предназначенном для посторонних взглядов, написала, что ненавидит свою мать. Та прочла и, как вы думаете, что сделала?

– Взбесилась?

– Вот именно! Ни на секунду не задумалась, а нет ли случайно хоть крошечки, хоть одной молекулы ее личной вины в том, что ее ненавидит собственный ребенок? Думаете, она вспомнила, о чем ее предупреждала тупая старая дева, и сообразила, что та была немножечко права? Ничего подобного! Отхлестала ребенка тетрадкой по лицу, в том духе что будешь, будешь меня любить, тварь неблагодарная! Мать для тебя все, а ты как смеешь!

Ирина усмехнулась:

– Классика жанра.

– Причем самый лютый вариант. В запале мать произнесла сакраментальную фразу: «Ты мне больше не дочь, убирайся вон из моего дома!» Лена восприняла ее буквально и ушла. Мадам решила, что та подуется-подуется да и вернется, но проходит час, проходит два, а ребенка нет. Тут она наконец забеспокоилась и побежала искать.

– А вы откуда знаете эти подробности?

– Ох, милая, такие дамочки у меня кололись, как гнилые орехи.

Ирина невольно поежилась.

– Она меня перехватила на пороге, и, наверное, нужно было ее сразу в детскую комнату милиции отправить позориться, но я пожалела, подключилась к поискам. В школе нет, у подружек тоже, куда девочка могла податься? Я сообразила, что на вокзал, там у них как раз Московский был недалеко. Поехали. У мамаши такой был вид, что я боялась – а вдруг ей добрые люди психиатрическую перевозку вызовут. Руки трясутся, губы прыгают, слезы ручьем… Противно смотреть.

– Гортензия Андреевна, – мягко проговорила Ирина, представив себя на месте мадам Макаровой, – но у нее же дочь пропала.

– Во-первых, не пропала, а сбежала, а во‐вторых, я так и не знаю, чего она больше боялась – огласки или все-таки того, что дочь не найдется. Ведь побег ребенка из дому – это ЧП и соответствующие оргвыводы. Это можно было так всю семейку прокатить, что они до конца жизни не опомнились бы. В общем, чутье меня не подвело. Сидит Лена в зале ожидания и плачет. Народ ходит как мимо пустого места, милиционер вообще в ту сторону не смотрит. Нет, я все понимаю, но, граждане, ребенок один-одинешенек, рыдает, значит, с ним явно что-то не так. Подойдите, спросите, не нужна ли помощь, отведите в милицию, пока ее негодяй какой-нибудь не увел. Нет, не надо. Не наше дело.

– Ну, главное, что нашлась.

– Конечно.

– Гортензия Андреевна, я никак не могу понять, как вы можете сочувствовать девочке и одновременно быть против книги Башмачникова, которая написана как раз для того, чтобы помочь таким Ленам залечить детские травмы.

– Сейчас поймете, только дослушайте историю.

– Так это опять не конец?

– Нет. Когда мать увидела Лену, тут же накинулась на нее с упреками. Такая-сякая, да как ты посмела, да ты хоть понимаешь, как я волновалась! И знаете, Ирочка, я ведь обычно человек сдержанный, но эта дура меня все-таки выбила из равновесия. Думаю, ах ты тварь, избила дочь, оскорбила, выгнала из дому, а теперь она должна понимать, как ты волновалась! А тебе, взрослой бабе, чувства своего ребенка понимать не обязательно, так, что ли? Я аккуратненько так их разняла и предложила Лене рассказать правду. Девочка мне доверяла, знала, что я не дам ее в обиду, и вообще она была умна не по годам, и сознавала, что если она сейчас расскажет, как все было, то я могу так нахлобучить ее драгоценную мамашу, что она потом дышать будет бояться в сторону своей дочери. А Лена так посмотрела на меня, всхлипнула и говорит, мол, потерялась. Хотела поехать в магазин игрушек, перепутала станцию метро, а пятачка нет. Вот, сижу, реву, не знаю, что дальше, а тут вы, какое счастье! Вот так, Ирочка… И знаете, я за эту девочку с тех пор спокойна, знаю, что она в самой трудной ситуации сделает правильный выбор. Она не предала родного человека, защитила мать, несмотря на то, что та причинила ей много боли. Все-таки заповедь «почитай отца своего и мать свою» не просто так написана.