Башмачников прав – жизнь у человека одна, она бесценна и уникальна, и нельзя ее тратить впустую на чужие извращенные удовольствия.

– Прямо дышать легче стало, – сказала Ирина вслух и засмеялась.

После завтрака Егор убежал играть, а Ирина собралась на станцию за хлебом. В общем-то, можно было отложить до завтра, но Володя любил кататься в коляске и общаться со станционной собакой, а Ирина старалась побольше ходить, чтобы похудеть.

Гортензия Андреевна решила к ней присоединиться.

Они зашагали по знакомой дорожке. Сплошная июньская зелень сменилась разноцветным цветочным ковром, тяжело жужжали шмели, возле самого лица Ирины пролетела капустница. В детстве у нее был сачок, но ловить бабочек Ирине никогда не нравилось. Надо было их помещать в банку, как-то морить, потом пришпиливать булавкой… Вроде как не полагалось их жалеть, потому что многие бабочки и так живут один день, но от этого Ирине становилось только жальче и казалось совсем глупым пытаться зафиксировать такую мимолетную красоту. Она просто любила смотреть, как они летают, как сидят на цветке.

– Прочитали этот омерзительный пасквиль? – вдруг спросила Гортензия Андреевна.

Ирина поморщилась. Она догадывалась, что произведение Михаила Семеновича не придется по душе старой коммунистке, но такой резкой оценки все же не ждала. Хотела ответить что-то нейтральное, но, черт возьми, она же не далее как сегодня ночью прочла, что не стыдно иметь собственное мнение и выражать его.

– А мне понравилось. Прекрасная и полезная книга, – дерзко заявила Ирина и тут же съежилась в ожидании разноса.

Но Гортензия Андреевна только покачала головой:

– Что ж, написано тонко, со знанием дела, так что ничего удивительного нет в том, что даже вы, с вашим острым умом и безупречной логикой, угодили в эту ловушку.

– Может быть, потому, что он прав?

– Ира, это гадость, – уверенно заявила Гортензия Андреевна. – Если бы я ознакомилась с этими, простите, псевдонаучными испражнениями раньше, чем с их автором, то ни за что не стала бы связываться с ним, и вас бы отговорила. Ну а теперь что ж… Мы делаем важное дело, да и Витю жалко оставлять на произвол судьбы.

– Гортензия Андреевна, но Михаил Семенович же говорит правильные вещи! – взвилась Ирина. Ее задело, очень задело то, что открывшая ей на многое глаза книга подвергается таким несправедливым нападкам – да еще того человека, которого она так уважает.

Учительница снова покачала головой, вздохнула, поправила Володе чуть съехавшую набок кепочку и предложила:

– Давайте поспорим, если хотите.

– Давайте! – охотно согласилась возбужденная Ирина.

– Только сразу предупреждаю – я ваши доводы осмысливать не собираюсь, поэтому если вы так же не настроены воспринимать мои, то наш разговор не будет иметь никакого смысла. Диалог глухой стены с глухой стеной не более чем напрасная трата энергии.

Ирина засмеялась:

– Нет, я послушаю. Хотя бы потому, что мне его идеи показались настолько здравыми, что я просто ума не приложу, за что вы удостоили труд Башмачникова званием омерзительного пасквиля.

– Да, одна здравая идея есть. Надо уважать личность ребенка и не использовать его как помойное ведро для своих отрицательных эмоций. Но это и так понимают все нормальные люди, размазывать сию незамысловатую мысль на целую книгу совершенно не обязательно.