По щекам Алисы катятся слёзы, и я не выдерживаю — придвигаюсь ближе и заключаю её в объятия.

— Я возненавидела этот день. — Всхлипывает она и трясёт головой. — Был уже вечер, когда я вдруг поняла, что её дыхание обрывается, а руки становятся невесомыми, но рядом не было никого. Папа ушёл к своей очередной подружке, и до него невозможно было дозвониться, а в скорой не брали трубку. Я в отчаянии металась по квартире, плакала, снова пыталась набирать их номера и просила маму не умирать. Никогда не забуду это состояние беспомощности, которое испытала в тот момент: я села, положила её голову на свои колени и стала баюкать, петь колыбельную, которую она пела мне в детстве. Раскачивалась, пела, гладила её плечи, а мама больше не приходила в сознание. Мне почему-то кажется, что она меня слышала. Странно, да?

— Конечно слышала. — Шепчу я, обнимая Алису крепче.

Мои веки обжигают слёзы.

Мне стыдно, что я не смог быть сильным для неё, но всё это… оно гораздо сильнее и меня самого.

Чувство потери, пустоты в душе — это как не заживающая рана: стоит разбередить, и она терзает с новой силой. Ты снова прокручиваешь в памяти счастливые моменты, тебе кажется, что ты откроешь глаза, а любимый человек снова будет рядом. Но открываешь их и понимаешь, что это не страшный сон — ведь рядом никого нет. Всё происходит наяву. И ты снова бежишь от смерти в изматывающем марафоне, а затем оборачиваешься и осознаешь — она всё это время, посмеиваясь, стояла за твоей спиной.

— Я так хотела бы услышать, как она поёт мне колыбельную. — Задыхаясь от слёз, говорит Алиса. — Хотя бы раз.

— Тише, тише… — Уговариваю я, поглаживая её спину.

— Но она перестала дышать. Мне так не хотелось в это верить! Я просила её: «Дыши, дыши!», слушала её сердце, но оно уже не билось! Но я всё равно не верила!

Алису трясёт.

Она рыдает, и рубашка на моей груди снова промокает от её слез.

Я даже не представляю, что такое держать на себе бездыханное тело, обнимать мать и понимать, что она больше не дышит. А тебе двенадцать лет. Всего двенадцать! И рядом никого нет. Только вы вдвоём, и с вами ледяное дыхание смерти.

Моё тело сковывает холод, глаза застилают жгучие слёзы.

Что вообще лучше: держать в руках мёртвое, холодеющее тело человека, которого ты любил, и оплакивать его? Или не иметь возможности когда-либо увидеть тела тех, кто был для тебя всем миром? Не иметь возможности обнять их в последний раз? Не верить, отрицать и представлять, что они всё ещё с тобой… Слышать их, видеть, чувствовать, бояться отпустить…

Вся суета жизни растворяется во времени, когда речь идёт о таком страшном горе. Прожить его, пропустить через себя, подчиниться ему, но не пасть духом — может, в этом и есть смысл жизни?

— Всё хорошо. — Шепчу я, утыкаясь лицом в макушку Алисы. — Всё хорошо. Я с тобой.

А она продолжает рыдать.

И затихает только тогда, когда проходит с пару десятков минут. Я глажу её волосы, затем осторожно опускаю девушку на диван, укладываю её голову на подушку и накрываю её талию своей рукой.

— Вы не уйдёте? — Шепчет Алиса, не открывая глаз.