— Добрый вечер, — поздоровался Лев. Ответа не последовало. Он подождал и продолжил: — Вы здесь живете?

— А кого это волнует? — голос у человека оказался еще более нейтральный, чем внешний вид.

— Просто интересуюсь. — Гуров присел на корточки, чтобы оказаться на уровне глаз собеседника.

— Осторожный ты, — неожиданно произнес человек.

— В каком смысле?

— Осторожный и аккуратный. И пахнет от тебя хреново.

— Разве? Не замечал, — с трудом сдержал улыбку Лев. Запах, исходящий от собеседника, вобрал в себя все «прелести» немытого тела и общественной уборной, так что слышать подобное замечание из его уст было смешно.

— Ментом пахнет, а в наших краях этот запах не уважают, — продолжил человек. — На твоем месте я бы тут не задерживался.

— Я бы с радостью, да не могу. Мне одного человека найти нужно.

— Во как! Человека, — протянул собеседник. — Ты кто, парень?

— Мент. А ты кто?

— Я? Я-то Артемка с Таганки. Москвичом еще кличут, а кто артистом. Лет двадцать на Таганке отбатрачил, а теперь вот здесь обосновался. Так-то здесь неплохо, народ не пакостный, тепло и пожрать всегда есть. С Москвой не сравнить, но кому она нужна? Я ею наелся досыта. Заглотит, прожует и выплюнет, как использованную резинку жевательную. Ты, видать, тоже оттуда, из столицы?

— Точно, — подтвердил Гуров.

— В Пермь за своим «человеком» приехал? — Артемка дождался положительного ответа и покачал головой: — Напрасно. Если твой человек в бараках засел, значит, желания у него общаться с миром нет. Не найдешь ты его, а и найдешь, толку не будет.

— Придется попытаться. Может, поможешь?

— С чего вдруг?

— Как земляку, — просто ответил Гуров.

Ответ Артемке понравился. Он улыбнулся, и улыбка у него оказалась на удивление приятной.

— Как земляку? — повторил он. — Хорошо сказал. Ладно, выкладывай, кого ищешь, может, и помогу как земляку.

Лев назвал кличку Удовиченко. Артемка наморщил лоб, пытаясь вспомнить, о ком идет речь.

— Анархист, Анархист… Что-то не припомню такого, — подумав, проговорил он. — Точно знаешь, что у нас осел?

— Должен быть здесь, — подтвердил Гуров. — Может, по имени его знаешь? Виктор Петрович он.

— Приметы давай, помозгуем, — потребовал Артемка.

— Высокий парень, лет тридцати пяти — сорока, короткая стрижка, волосы русые, бородка.

— Стоп! Так дело не пойдет, — оборвал Артемка. — Ты мне голос его опиши, так быстрее будет.

— Голос как голос. Без акцента, без дефектов вроде шепелявости или картавости.

— Из особых что есть?

— Великий он, выше всех себя ставит. И независимость любит, законов ничьих не признает, правилам не подчиняется. Ни общепринятым, ни воровским, — перечислил Гуров то, что первое пришло на ум. — Анархист, одним словом.

— Ляпа это, — выслушав, заявил Артемка. — Гонору до макушки, а по факту — полный ноль.

— Ляпа? Новое прозвище?

— К нам он без прозвища пришел. Прибился сюда, мы и не поняли, как у него это получилось.

— А что в этом странного? Или у вас здесь отбор особый?

— Одиночка он, а здесь все больше те, кому компания нужна, — пояснил Артемка. — И важничает очень, мы для него быдло. На черта ты сюда приперся, спрашивается, если такой великий? Верно?