– Она опять нездорова? – спросил Генри, наливая воду в чайник.
– Мигрень, – ответила Сесилия. Они давно уже привыкли притворяться, будто все не так уж плохо. Генри кивнул и в очередной раз заглянул в холодильник. Сесилия включила радио погромче, чтобы не было нужды поддерживать разговор.
Глава 37
Замечал ли ты милые мелочи, ради которых я жила?
В конце дня, перед купанием, его ножки пахли детским потом. Во сне он закидывал руки за голову, как подросток. Заслышав скрип двери поутру, высматривал меня сквозь прутья кроватки. Именно поэтому я не просила тебя смазать петли.
Сегодня он целый день был со мной. Порой случаются особенно тяжелые, мучительные дни, когда все вокруг меркнет. Я невыразимо тоскую по нему, но давящая со всех сторон реальность угрожает стереть драгоценные воспоминания.
Хочется вдохнуть его запах полной грудью и не выдыхать.
У тебя так бывает?
Первые дни. Вонь кислого молока и немытого тела. На простынях пятна от крема для сосков. На тумбочке несмываемый след от кружки с чаем. Я плакала, не сознавая, о чем плачу, но эти слезы были от любви. Наконец пришло молоко, груди налились и отяжелели, словно булыжники. Я почти не вставала с постели, укачивала его. Он часто просыпался, вскидывал тонкие ручки, прижимался ко мне, и мы начинали сначала. Дни и ночи слились воедино. От одной мысли о следующем кормлении соски принимались ныть.
И все же мне не хотелось, чтобы этот период заканчивался. Сэм был средоточием моих желаний. Вот оно, думала я, именно так и должно быть. Я утоляла свою жажду материнства.
Он поднимал голову у меня между грудей, смотрел по сторонам, словно ища маму, женщину, которую любил. Я ласково терлась щекой о его макушку, и он снова засыпал, спокойный, счастливый, наполненный – молоком и моей любовью.
В конце концов мне пришлось встать с постели и вернуться к жизни. Вайолет завтракала, я убирала посуду, ставила ее горой в раковину, загружала стопки одежды в стиральную машину. Но даже находясь не рядом с Сэмом, мысленно я все равно оставалась с ним, в детской.
Вайолет особо им не интересовалась, хотя внимательно наблюдала за кормлением. Она часто трогала свою плоскую грудь, словно потрясенная тем, что женская грудь на такое способна. Когда Сэм насыщался, она уходила. Бо́льшую часть времени она предпочитала проводить в одиночестве.
Сэм безумно ее полюбил: тянулся к ее лицу и радовался, слыша ее голос из-за дверей детского сада.
– Вот и сестричка, – говорила я. Он дрыгал ножками, стремясь поскорее оказаться рядом с Вайолет. В качестве приветствия она трясла его за ногу, и мы возвращались домой, к той части дня, которой я больше всего страшилась: мы втроем на минном поле, в ожидании, когда ты, наш незаменимый сапер, вернешься с работы.
Мы с тобой оставались партнерами, товарищами, создателями двух человеческих существ, однако, как и в большинстве семейных пар, каждый из нас жил своей жизнью.
Ты занимался умственным, творческим трудом, укрощал пространство и перспективу, твои мысли были посвящены светильникам, лифтам, финишной отделке. Ты ел трижды в день, читал книги для взрослых и носил красивый шарф. У тебя была возможность принимать душ.