Это безумие – то, что она просила у него. Он потерял все – свою мать, сестру, отчаянное желание любви – из-за обязанностей, налагаемых титулом маркиза Блейкли. А что, если он не превосходит окружающих? Значит, жертва его бесполезна?

– Уайт, можно задать вам вопрос?

– Естественно, сэр.

– Вы считаете меня состоятельным?

Уайт изумленно кивнул:

– Да.

– У меня есть древний и почетный титул?

– Да, милорд.

– А то, как я выгляжу, – разве я непоправимо безобразен?

Уайт потрясенно обвел комнату глазами. Однако спасения не было. Гарет был его хозяином, и это давало ему право задавать неудобные вопросы.

– Я не могу точно выразить это, но мне удалось сделать частное наблюдение, что ваши черты устроены весьма пропорционально. И возьму на себя смелость ответить на ваш следующий вопрос, милорд, ваши личные пристрастия вовсе не оскорбительны.

Гарет угрюмо кивнул в знак одобрения.

– И я так же думаю.

Уайт подошел к камину и с громким скрежетом отодвинул решетку.

– Что вы делаете? – раздраженно спросил Гарет.

– Я сжигаю письмо.

Гарет резко вскочил.

– Нет! Дайте его сюда. О чем вы думаете?

– Я не думаю ни о чем, милорд. – Уайт незаметно улыбнулся. – Я просто следую вашим точным указаниям.

Гарет обвиняюще ткнул пальцем в своего злосчастного поверенного.

– Как, черт возьми, я найду эту женщину в Бристоле, если вы сожгли адрес?

– Но вы сказали…

– К черту мои слова. – Гарет щелкнул пальцами. – Достаньте его.

Уайт самодовольно улыбнулся и вручил Гарету эту последнюю связь с Дженни.

Как только стало очевидным, что Дженни больше не сможет оставаться в Лондоне, ее жизнь упростилась. Поскольку отпала необходимость принятия решения – остаться или уехать, вопрос денег решился сам собой. Она сохранила лишь несколько предметов гардероба и одно последнее напоминание о прошедших неделях. Большую часть своей домашней утвари она продала за девять фунтов.

Однако за кровать, что однажды прислал ей Гарет, ей удалось выручить целых тридцать два фунта.

Когда последний кухонный горшок был вывезен из ее бедной квартирки, Дженни огляделась по сторонам. Ее жилище опустело, и только одинокий саквояж, заполненный самой необходимой одеждой, сиротливо стоял на полу. Ее шаги гулко прозвучали в наступившей тишине.

От ее сорока фунтов почти ничего не осталось – она приобрела билет на пароход в Нью-Йорк. Он отплывал всего лишь через пять дней. У нее сохранилось еще немного денег, чтобы добраться до места финального назначения и прожить там первое время. До отплытия она планировала снимать койку в специальной гостинице. У нее оставалось еще полчаса, чтобы попрощаться с этой опустевшей дырой. Тридцати минут было слишком много, чтобы предаваться меланхолии, и слишком мало, чтобы справиться с железными тисками, сковавшими ее сердце.

Двенадцать лет назад ей было нечего терять. Нечего, кроме самой себя. Однако и сейчас она чувствовала внутреннее спокойствие. Он не пропал, и ни банковский кассир, ни Блейкли не могли похитить его.

Дженни встала и потянулась за своим саквояжем. Но прежде, чем она приноровилась к его тяжести, немедленно оттянувшей руку, раздался резкий стук в дверь. За два прошедших года она изучила этот стук слишком хорошо. Ее сердце резко забилось. Дженни бросила свой груз и кинулась открывать дверь.