Сейчас она лежит в нескольких локтях от меня, а я пишу тебе. Ее хрупкое сложение и яростная натура позволяют ей легко бросаться в крайности. Она страстно негодует, а потом крепко засыпает. Такие приливы и отливы мне противопоказаны. У меня темперамент умеренный, медлительный, не бросающий меня из одной крайности в другую. Я меньше возмущаюсь, но и отдыхаю меньше. Бездна неумеренного гнева или успокоительного сна недоступна мне. Я иду по узкой дощечке и ощущаю себя довольно уютно между двумя берегами. Иногда мне и хотелось бы оступиться, однако…

А пока сердечно целую тебя, мой дорогой брат. Вскоре сообщу тебе новости о Кратериосе, который решил немного погостить в Иерусалиме. Пока я не решу эту загадку с исчезнувшим трупом, у меня будет возможность встречаться с ним, а потом рассказывать тебе о его сумасбродных выходках. Береги здоровье.

Не хотел бы вновь пережить сегодняшние события. Думаю даже, что впервые в нашей переписке мне хотелось бы оставить эту страницу чистой, ибо мне неприятно вспоминать о случившемся. И все же чувствую, что, если опущу рассказ об этом дне, завтра вообще не стану тебе писать, не стану писать и послезавтра. Чернила на моем пере высохнут, голос мой умолкнет, а ты потеряешь брата. А потому постараюсь, преодолев неимоверное отвращение, в подробностях описать этот день, не прерывая нити повествования, ибо эта нить, натянутая между Иерусалимом и Римом, есть нить нашей дружбы.

На заре центурион Буррус попросил принять его. Я надеялся, что он сообщит мне о том, что найден труп колдуна. Я действительно приказал – говорил ли я тебе? – произвести ночью тщательный обыск в домах Иерусалима. Мои люди не должны были говорить, кого ищут – иначе слух о таинственном исчезновении разнесся бы по всему городу, – они должны были открывать любые двери, любые сундуки и хранилища, где можно было бы спрятать труп.

Буррус стоял передо мной навытяжку. На подбородке его синела щетина, волосы были покрыты пылью, а глаза покраснели от усталости. Он провел всю ночь в поисках и не успел отдохнуть и вымыться перед аудиенцией.

Он не нашел труп. Но он напал на след. Он случайно наткнулся в харчевне на стражей, охранявших могилу. Они пили вглухую и вряд ли привлекли бы внимание Бурруса, не будь перед каждым из них по тридцать сребреников. Это была огромная сумма, жалованье за несколько месяцев, и деньги насторожили Бурруса. Им заплатили. Почему? За какие дела? Или за бездействие? За какие-то слова? Или за молчание? Стражей следовало допросить.

Я вместе с Буррусом спустился в караульную. Мы зажгли факелы, потому что утро еще не разгорелось, потом ко мне привели двух евреев, а вернее, их подтащили ко мне, ибо они так напились, что даже не соображали, что находились перед прокуратором.

– Откуда у вас эти деньги?

– Кто ты?

– Друг.

– У тебя есть выпить?

– Кто дал вам эти деньги?

– …

– Зачем?

– …

– Вы мне ответите, клянусь Юпитером!

– У тебя правда нет выпивки?

Еще выпивки?! Они были наполнены вином, как амфоры. Из них нельзя было ничего вытянуть, кроме кислого пота.