– Ты обошелся со мной, как с собакой: я повел себя, как собака.

Потом улегся на соседнее ложе и пальцами схватил пищу с блюда, которое поставили перед ним перепуганные слуги.

Клавдия едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться, но сумела взять себя в руки. Она знаком показала мне, что уводит Филокайроса во внутренние покои. Бледный историк, похоже, лишился дара речи.

Я подумал о тебе, дорогой мой брат, о том, как мы поражались эксцентричным, но не бессмысленным манерам Кратериоса. Так ярко и грубо он давал нам уроки жизни.

Кратериос ел и рыгал, рассказывая о последнем путешествии.

– Этот глупец Сульпиций выгнал меня из Александрии, как прокаженного. У нас с первой встречи были нелады. Когда я увидел его на главной улице, накрашенного, как последняя блудница, возлежащего на позолоченных носилках, которые несли восемь рабов, я воскликнул: «Неподходящая клетка для такого зверя!» Он вызвал меня к себе во дворец. Я ожидал, что он бросит меня в темницу, но ему, по-видимому, уже рассказали обо мне, повеселили анекдотами о моих вызывающих выпадах против других тиранов, и он сменил гнев на милость, проявил любезность, принялся разыгрывать великого благородного свободолюбца, всепонимающего и всепрощающего. Он взял меня под ручку и, сложив губы сердечком – уточняю, фиолетовые губы, ибо он красит их фиолетовой краской, а потому рот его похож на два зубастых геморроя, – потащил осматривать свой новый дворец, хвастаясь бассейнами, мрамором, позолотой. Я следовал за ним, и мне даже удавалось молчать. А он говорил и восхищался за обоих. Что я сказал? За десятерых! И вдруг этот выскочка показал мне синие изразцы. А я как раз в этот момент начал прочищать глотку. Мерзавец воскликнул: «Не плюй на пол, здесь чистый пол!» Тогда я плюнул ему в морду и добавил: «Простите, это – единственное грязное место!» Глупец запретил мне появляться в Александрии.

Мы от души рассмеялись.

– Легко отделался, Кратериос, – сказал я. – Любого другого он казнил бы на месте.

– Ни один сильный мира сего никогда не отважится убить меня, ибо станет посмешищем. Собственную совесть нельзя убить. Но хватит говорить обо мне, полагаю, я прервал интересную дискуссию. На чем вы остановились?

Вернулась Клавдия, сообщила, что историк предпочел вернуться домой, и повернулась к красавцу Фабиану.

– Мой двоюродный брат Фабиан, который живет в спокойствии, пользуясь своей репутацией распутника, должен объяснить нам, почему предпринял путешествие в наши края. Итак, Фабиан, не заставляй нас долго ждать.

Фабиан огляделся, делая вид, что охвачен сомнениями, а на самом деле чтобы удостовериться во всеобщем внимании.

– Ну что ж, правда такова. Если я прибыл из Египта и сегодня путешествую по Иудее, а вскоре отправлюсь в Вавилон, то… только по воле оракулов!

– Оракулов?

Вокруг стола воцарилась напряженная тишина.

– Действительно, – продолжил Фабиан, – мне всегда были любопытны прорицатели, пифии, предсказатели, маги. Словом, я интересуюсь будущим и изучающими его науками.

– Идиотская мысль! – воскликнул Кратериос. – Вместо того чтобы волноваться по поводу того, что случится завтра, людям было бы полезнее спросить себя, чем они займутся сегодня.