Он посмотрел на меня так, словно я изъяснялся на птичьем языке. Он ничего не понимал.

– Пилат, ты не расслышал, что я сказал. Иисус объявился! Живой!

– Живой?

– Живой!

Я не узнавал сурового первосвященника, казавшегося сейчас бесконечно уязвимым. Его почти бесцветные глаза были выпучены. Он выглядел искренним, хуже того – удивленным и угнетенным. Каиафа не размахивал руками и не кривлялся, как обычно делают лжецы, пытаясь убедить всех в своей правдивости.

– Клянусь тебе, Пилат, неизреченным именем Божиим, что Иисус восстал из мертвых. Он говорит и живет. Иными словами, говорят, что он воскрес.

– Не важно, что говорят, ведь это только слух.

– Конечно.

– И кто его распространяет?

– Женщина.

– Женщина? Нам повезло.

– Да, повезло. Ей меньше веры.

Знай, дорогой мой брат, мы далеки от современного Рима, и, кроме Клавдии Прокулы, женщины здесь не имеют ни власти, ни голоса. Они нужны только ради их чрева, если оно плодоносит, а от чрева не требуют, чтобы оно мыслило, имело свое мнение, свои чувства. В Палестине с женщинами никто не считается, а их умственные способности ценят меньше, чем регулярность месячных.

– Никто в это не верит, – произнес Каиафа, – но слух обсуждается, он будоражит народ. Достаточно новых свидетельств, и поклонение возникнет само собой. Пилат, жизненно необходимо отыскать труп. Кто-то намеренно похитил его, чтобы люди поверили в воскресение Иисуса.

Каиафа был прав. Кто-то исполнял тщательно продуманный план, предназначенный для смущения умов и погружения нас в бездну иррациональности.

– Что за женщина утверждает, что видела его?! – воскликнул я. – Она, несомненно, его сообщница! И позволит нам добраться до зачинщика всей кутерьмы.

Каиафа невольно задрожал – судорога пробежала по его лицу от переносицы до кончика бороды. Он выглядел смущенным.

– Кто же она? – настаивал я.

Каиафа колебался, а потом отвернулся и нехотя ответил:

– Саломея.

Я застыл разинув рот. Мне показалось, что я ослышался.

– Саломея? Та самая?..

Каиафа нахмурился и едва слышно пролепетал:

– Да, та самая…

Помнишь ли, брат мой дорогой, о письме, написанном несколько лет назад, где я тебе рассказывал историю с отрезанной головой? Я часто намекал на то, что этот мрачный фарс сильно подействовал на характеры участвовавших в нем лиц.

Ирод Антипа, тетрарх, управляющий Галилеей, уникальное и ценнейшее для нас существо. Он одновременно является весьма религиозным евреем, великим защитником Моисея, и смиренным поклонником Тиверия, которого осыпает подарками и в честь которого назвал Тивериадой прекрасный новый город на берегу Геннисаретского озера. На берегах этого озера и на реке Иордан несколько лет назад надрывался пророк, вроде Иисуса, яростный отшельник, злобный и тираничный. Он собирал вокруг себя толпы, проводя странный ритуал погружения тела в воду, чтобы очистить человека от грехов.

Иоанн Смывающий грехи, как его называли, вначале вызывал у меня беспокойство, но, как и для Иисуса, не только евреи, избранный народ, были предметом его забот. Он обращался ко всем племенам, но не пытался объединить их против Рима. Миролюбец и ярый моралист, он не преследовал никаких политических целей.