В Москве к концу 1940 года во внешней разведке уже сформировалась маленькая группа по линии «технической» разведки из четырех человек во главе с Леонидом Романовичем Квасниковым.

Инженер-химик Квасников имел представление о ядерной физике, следил за событиями в этой области и заметил исчезновение в зарубежных специализированных научных журналах статей по ядерной проблематике.

Идея создания атомного оружия витала в воздухе. Над ней задумывались в США и Германии, где проблемой занимались специально созданные правительственные организации. В СССР ограничились изучением свойств ядерного горючего, а с началом войны неправительственная организация в системе АН СССР прекратила существование. Между ней и разведкой никаких контактов не было.

Квасников, будущий идеолог научно-технической разведки в военные и послевоенные годы, знал о работах наших ученых и о тенденциях в области исследования атома в странах Запада. Выстраивалась логическая цепочка, которая «сигналила»: пора браться за атомную разведку.

К ноябрю 1941 года в резидентуры за рубежом ушла директива: добывать любые сведения о работах в области атома и атомного оружия!

Над заданиями технического профиля в Лондоне занимался Барковский, и указание Центра по атомной проблематике было доведено до «пятерки». Первым откликнулся Дональд Маклин, сотрудник британского МИДа. Он передал протокол заседания английского Уранового комитета.

Это были вполне конкретные данные: конструкция атомного оружия (версия англичан), схемы, формулы, цифры. Все говорило о том, что идея создания атомной бомбы успела получить одобрение Объединенного комитета начальников штабов и в США и в Англии. Генералы рассчитывали создать атомное оружие за два года.

Предупрежденное внешней разведкой советское правительство заинтересовалось атомной проблемой, но только через год. При усиленной поддержке в необходимости начала работы над атомной бомбой в Союзе со стороны академиков В. И. Вернадского и А. Ф. Иоффе организация состоялась. Но случилось это в дни Сталинградской битвы.

Успешную в целом работу внешней разведки в предвоенные годы серьезно подорвали обрушившиеся на нее репрессии. Аресты создали в коллективах резидентур обстановку растерянности, недоверия и подозрительности.

В направленном руководству НКВД отчете о работе внешней разведки с 1939 по 1941 год ее начальник П. М. Фитин отмечал:

«К концу 1939 года в результате разоблачения враждебного руководства в то время Иностранного отдела почти все резиденты за кордоном были отозваны и отстранены от работы. Большинство из них затем было арестовано, а остальная часть подлежала проверке.

Ни о какой разведывательной работе за кордоном при этом положении не могло быть и речи. Задача состояла в том, чтобы, наряду с созданием аппарата самого Отдела, создать и аппарат резидентур за кордоном».

Потери оперативного состава были столь велики, что в 1938 году в течение 127 дней подряд из внешней разведки руководству страны вообще не поступало никакой информации. Бывало, что даже сообщения на имя И. В. Сталина некому было подписывать, и они отправлялись за подписью рядовых сотрудников аппарата разведки.