Нестор и Джон Смит поднимаются грузовым лифтом в студию под крышей трехэтажного склада, переоборудованного в кондоминиум. Все лифты здесь грузовые, а в лифтерах – мрачные неразговорчивые мексиканцы. Этим нелегалам меньше всего хочется привлекать к себе внимание. Что до ностальгирующих по всякой мерзости, то они полюбили грузовые лифты, несмотря на их допотопную громоздкость и медлительность, за все ту же ауру… надрывный вой лебедки, пытающейся преодолеть инерцию… каменные лица лифтеров. Нестор держит в руках цифровую камеру, оснащенную всякими измерителями и приспособлениями, каких он сроду не видел. Он поднимает ее перед собой, как головоломку.

– И что мне с этим делать? Я даже не знаю, куда надо смотреть.

– Никуда не надо, – успокаивает Джон. – Увидишь вот здесь картинку – нажмешь на кнопку. Можешь вообще забыть про картинку, просто жми на кнопку. Все, что от тебя требуется, это легкий шум. Ты должен производить впечатление фотографа.

Нестор качает головой. Его бесит, когда он не понимает, что делает… и его бесит, что не он, а Джон Смит руководит операцией, пусть даже в доме престарелых у него неплохо получилось. Это Смит настоял на фальшивой камере! Он позвонил Игорю по указанному в справочнике телефону и, представившись репортером из «Геральд», сказал, что редакция поручила ему сделать материал о всплеске интереса к реалистическому искусству в Майами и что он обращается к Игорю как к известному специалисту в этой области. У того взыграло тщеславие, и ему так захотелось выйти из тени, что он сразу поверил, притом что его работы засветились всего на двух выставках, к тому же малозамеченных. Да и ни о каком таком «всплеске» говорить не приходится. Если на то пошло, никакого редакционного задания Смит не получил, и фотографа ему бы никто не дал. Впрочем, сейчас он и сам не хочет лишний раз светиться. Рановато. Сначала надо собрать факты.

Черт, даже подняться наверх без заморочек не получается. Лифт тяжело дергается… Мексиканец вертит движок взад-вперед, чтобы выровнять уровни кабины и этажа. Ностальгирующие по всякой мерзости обожают эту дерготню… вот она, реальность… Еще двери не открылись, а в нос уже ударило скипидаром! Кое-кому этот запах, может, не нравится, но попробуй что-нибудь сказать. Ясно же, что в лофтах работают художники, а где художник, там и скипидар. Ты в артистическом квартале, дружище! Так что принимай как должное и считай, что это дух высокого искусства посреди всякой мерзости.

Игорь открывает им дверь – и сразу становится ясно, что для него, совершенно непубличного человека, происходит во всех отношениях историческое событие. Улыбка до ушей. Распахнутые руки, готовые заключить сразу двоих в медвежьи объятья. Не хватает только огромных нафиксатуаренных усов а-ля Сальвадор Дали.

– Добро пожаловать! – кричит он по-русски, а затем переходит на английский: – Прошу! Входите! Входите!

Ну и голосина! С этими «хо, хо» он дыхнул им в лицо перегаром. Игорь оказывается крупнее, шире в груди и пьянее, чем запомнился Нестору в «Горшочке меда». И одет он как настоящий художник! Черная шелковая рубашка «с искрой» нараспашку, с закатанными по локоть рукавами, выпущена из таких же черных в облипочку джинсов, призванных немного утянуть талию.