Джон Смит:

– А вы бы могли писать картины, как они? Малевич, Кандинский, Гончарова?

Вопрос вызывает у Игоря приступ утробного смеха. У него даже слезы наворачиваются.

– Вы спрашиваете, могу ли я заставить американцев воспринимать эту ерунду всерьез и выкладывать за нее большие деньги? Ох… ну вы меня развеселили! – Он снова заходится, но тут же старается взять себя в руки. – Вы уж поосторожнее, а то я, того гляди, лопну… так нельзя… нельзя… – Наконец он вроде успокаивается. – Или вас интересует, могу ли я писать как они? Да любой может! Только тогда мне пришлось бы смотреть на это говно! – Одна эта мысль вызывает новый приступ животного смеха. – Нет, лучше писать такие картины с завязанными глазами. Ха-ха-ха, хо-хо-хо. Точно!

– Что вы хотите этим сказать?

– Я уже писал с завязанными глазами.

– То есть вы… или это такая шутка?

– Еще как писал!

Больше сдерживаться Игорь не в силах. Хихиканье, смех, гогот, клекот льются из него сплошным потоком. Он уже не может остановиться. Топочет ногами. Сучит кулаками. Человек в ауте. Нестор поднимается и делает вид, что фотографирует, хотя зачем? Смотрит на журналиста и корчит рожу. А Джон, как и раньше, деловито серьезен. Пока хозяин, закрыв глаза, бьется в истерике, делает вид, будто подливает себе в стакан, и кивает в сторону кухни, при этом строго наморщив лоб. Еще тащи водаприки! Это приказ! Сбрендил, что ли? Считает меня своей шестеркой? Как бы там ни было, Нестор идет на кухню и с ненавистью на лице приносит стакан абрикосовой водки. Ноль внимания.

Когда Игорь наконец открывает глаза, Джон протягивает стакан.

– Держите.

Грудь у Игоря ходит ходуном, и он никак не может набрать в легкие достаточно воздуха, однако от выпивки не отказывается и, едва придя в себя, накатывает. Ааааааа… ааааааа… ааааааа!

– Вы в порядке? – интересуется Джон.

– Я… ага… – Он все еще задыхается. – Не мог остановиться… Ох, повеселили!

– И где же сейчас находятся картины, которые вы писали с закрытыми глазами?

Расплывшись в улыбке, Игорь было открыл рот, но улыбка вдруг сползает. Хоть и пьяненький, а сообразил, что ступил в опасную зону.

– Ммммм, даже не знаю. – Он пожимает плечами, дескать, не о чем говорить. – Может, выбросил, а может, потерял… Я бы их раздал, да кому они нужны? Иной раз куда-нибудь засуну и забуду… – Снова дергает плечом. – Кто их знает, где они сейчас?

Джон на это:

– Предположим, вы их отдали. Кому же вы могли их отдать?

Теперь во взгляде Игоря – осторожность.

– Да кто возьмет почеркушки какого-то «художника»? Я б не взял, даже если бы мне на улице бесплатно предлагали.

– Музей изящных искусств Майами был счастлив принять в дар картины. Их общую стоимость оценили ни много ни мало в семьдесят миллионов долларов.

– Я ж говорю, здесь любят сиюминутных кумиров. Им нравятся… кто только им не нравится. De gustibus non est disputandum[45], – пожимает плечами. – Каждый делает что может, но от нас мало что зависит…

Нестор замечает, как Джон сделал глубокий вдох, словно набираясь смелости задать главный вопрос. Словом, решился.

– Знаете, – еще один глубокий вдох, – люди говорят, что картины, переданные в дар музею, написали