Уф, словно гора с плеч! Нет, Муся – какая угодно, но она всегда была умной, что говорить. Просто жила по-другому. Страстями жила, для себя.
Ольга Петровна, стараясь побороть неловкость и неудобство, пыталась продолжить:
– И еще, понимаешь, Лева приезжает. Дома не был почти пять месяцев. Конечно, устал и хочет тишины и покоя. Расслабиться хочет. Он же вообще – такой, одиночка, нелюдимый. Даже гостей еле терпит пару часов. Ну, что делать, такой человек… Ты уж меня… нас… Извини.
Муся кивнула и достала сигарету. Курила она по-прежнему на кухне.
– Знаешь, Оля, – вдруг начала Муся, – а я тебе всегда завидовала. Всегда.
Ольга Петровна, собиравшаяся встать и заняться посудой, от неожиданности села.
– Мне, Муся? Ты мне завидовала? Господи, ну ты даешь! А мне казалось, что это я завидовала тебе! Твой красоте, свободе. Раскованности. Смелости. Тебя не интересовало чужое мнение. А я всегда оглядывалась – на всех! Ты делала все, что хотела. Позволяла себе все. А я… я как мышь прожила всю свою жизнь. Всю жизнь зависела от всех – от родителей, от мужа, от дочки. Да и что из меня получилось? Домашняя курица. Все.
– Завидовала, – твердо повторила Муся. – Семье твоей. Родителям – нормальным родителям! А у меня? Отец был слабак. Ну а мать – сама знаешь. Сбежала, как крыса с корабля. Ладно от мужика, это понятно. Я бы сама от такого сбежала. Но от ребенка? Потом эта, тихоня, серая мышь. Папашкина жена. Тихая, забитая, смирная. А меня ненавидела. Я же все чувствовала, все понимала. Просто сверлила меня, прожигала насквозь. Куски за мной считала, веришь? Ну ты помнишь – я из дома тогда и ушла. – Муся замолчала. Молчала и Ольга Петровна. – Ничего у меня не получилось, Оля. Ни семьи, ни детей. Глупо я жизнь прожила. Пусто. Как бабушка наша говорила – профурыкала. Вот хорошее слово, подходящее. Именно – профурыкала, лучше не скажешь. И что в итоге, ты мне скажи? Да вот что – никому я не нужна. Никому! Ни одному человеку на свете. Даже такой доброй душе, как ты, не нужна. В общем, лето красное пропела, Оль. Страшно возвращаться туда, к себе. В полное одиночество. Чокнусь, наверное. А поделом! Что позади? Сплошные аборты и потные страсти. Вот так-то, Оля. А впереди? Сама понимаешь.
Ольга Петровна дотронулась до ее руки. Рука была холодная, неживая, хотя дома было очень тепло.
Ей стало невыносимо жалко Мусю – несчастную, нелепую, одинокую.
– Мусенька! Ты не спеши! Какие наши годы, как говорится! – И Ольга Петровна выдавила из себя улыбку. – Еще как ты устроишь свою жизнь! Ты же такая красавица, господи! Посмотри на себя! Фигура какая! Ну где ты видела баб в пятьдесят с такой талией. А волосы? А все остальное? Нет, Муся! Уверена – все образуется. Появится наконец человек. Приличный человек!
Муся перебила ее:
– Послушай, Оля! Ну хватит! Ну это просто смешно! Да и я от страстей устала. Слишком много их было в моей жизни – на три бы хватило. А насчет приличных мужчин – так они и достаются приличным женщинам. Таким вот, как ты. Все давно разобраны, Оля! По справедливости.
Ольга Петровна с жаром, чувствуя огромное облегчение от того, что она наконец решилась и все сказала и Муся восприняла это нормально, продолжила: