За пять дней до приезда мужа пошла в парикмахерскую – маникюр, педикюр, покрасила волосы. У косметолога сделала массаж и маску.

«Зачем?» – задала себе этот вопрос и оставила его без ответа.

А потом раздался телефонный звонок. Звонили из больницы:

– Ольга Петровна? Я звоню по поручению Марии Григорьевны Шаблиной. Это ведь ваша сестра, я не ошиблась? Так вот, Мария Григорьевна сейчас в больнице, в нашей районке. Три дня назад ее увезли с сердечным приступом. Подозревали инфаркт. К счастью, не подтвердился. Ей чуть получше. Но полежит еще пару недель, никак не меньше. Ей нужны кое-какие вещи – ночная рубашка, домашние тапочки. Да, халат! Желательно теплый – топят у нас хорошо, только вот из щелей страшно дует! Что еще? Ах да! Что-нибудь почитать. Журналы или что-нибудь легкое – детектив, например. Ой, хорошо, что не забыла! Две пары трусов и свежий бюстгальтер. Ну и сладенького – конфет, вафель или печенья.

Ольга Петровна молчала.

– Вы меня слышите? – насторожились на том конце провода.

– Слышу, – коротко ответила Ольга Петровна. – Простите – а вы кто?

– Я ее соседка – лежим рядом, в одной палате. Светланой зовут. Я тоже тут с сердцем – муж доконал, сволочь такая!

– Я вас поняла, – сухо перебила ее Ольга Петровна.

Господи, еще слушать про сволочь-мужа… Еще не хватало.

А Светлана, ничуть не смутившись, бодро продолжила:

– Мария Григорьевна сказала – «у меня замечательная сестра! Ни в чем не откажет!» Да, и еще, вы уж меня простите…

– Слушаю вас, – сухо ответила Ольга.

– Денег бы – вы уж меня извините! Мария Григорьевна не просила, это я от себя. Вы ж понимаете – здесь все дают! Медсестрам, врачам. Так тут принято. Не очень правильно, да. Я понимаю. Но такая реальность, что уж поделать… А кто не дает – тому, да, будет несладко. Вы уж простите меня, – повторила Светлана жалобным голосом, – за мою, так сказать, самодеятельность! Но Мария Григорьевна человек одинокий. И очень стеснительный, как я поняла. Сама ни за что не попросит. Вы согласны со мной? Не обижаетесь, а? Очень жалко ее, Марию Григорьевну! Ко всем ходят, а к ней… Ни яблочка, ни конфетки. А скоро ведь праздник!

– Не обижаюсь, – сухо ответила Ольга Петровна, – и все понимаю.

Положив трубку, отругала себя: «Зачем я вообще слушала весь этот бред? Какое мне дело до этой Марии Григорьевны? До ее болезни, до ее больницы? До ее яблочек и конфет? Почему я не бросила трубку? А потому что дура! Как была, так и осталась. Вот почему». И тут же разозлилась на Мусю: «Вот ведь дрянь! И после всего, что она натворила. Без совести и без чести. Впрочем, что удивляться? А когда Муся была другой? Наглости ей было не занимать. Уж если ей что-то надо… На все наплевать! На все и на всех – философия жизни».

И без того отвратительное настроение совсем испортилось.

Ольга Петровна принялась за глажку – лучшая терапия. Гладила она долго, старательно, тщательно, так, что заболела рука.

Потом плюхнулась на диван и расплакалась. Больше всего на свете ей хочется забыть эту дрянь! А она не дает! Взывает к совести – валяется там одна, голодная, холодная, всеми брошенная. А как ты хотела, милочка? Как жизнь прожила, то и имеешь.