— Да уж… — буркнул пожилой.

— Так что там, на Сити, приключилось? — осмелился Пончик задать вопрос. — Сеча была?

— Сеча? — переспросил молодой, глумливо ухмыляясь. — Да уж, посекли мунгалы здорово! Вся река, сколь мы не проезжали, кровью замарана!

— Полки там посекли, — пробурчал усач, — а все князья живы-здоровы остались. И Святослав, и Всеволод, и Владимир…

— Иван тож, — подсказал молодой.

— И этот… Одному Васильку не повезло.[150] Ну и великому князю, конечно.

— А это правда, — продолжил расспрашивать Пончик, — что Ярославу Всеволодовичу ярлык дали на княжение?

— Правда, — буркнул пожилой и посмотрел на Шурика с подозрением: — А тебе-то сие откуда ведомо?

— Оттуда! — дерзко ответил Александр. — Евпатий Коловрат поведал. Угу…

— Так жив ещё Львович? — оживился усач.

— Сгубили Львовича, — жёстко сказал Пончев. — И всю его дружину положили. А дрался Евпатий так, что даже монголы воздали ему воинские почести, а всем, кто выжил в бою том, вручили пайцзы. И нам с Вахрамеем досталось.

Пожилой глянул на Пончика с уважением.

— Да-а… — вздохнул он. — Пал, значит, богатырь… А где это было-то?

— А на Трубеже, не доезжая Переяславля-Залесского.

— Ежели с полудня следовать, — подал голос Вахрамей.

— Ясненько…

«Ясненько ему… — подумал Александр. — А вот мне ничегошеньки не ясно». Как быть? Что делать? До сих пор решали за него. Самостоятельно он лишь до Рязани добрался, а потом — понеслось… То с Романом свет Ингваревичем следует, то со Всеволодом свет Юрьевичем бежит, то с Евпатием свет Львовичем атаку отражает… А теперь, значит, Ярославу свет Всеволодовичу служит по новой. Зачем, спрашивается? Вообще, есть ли хоть какой-нибудь смысл во всём этом круговороте смертей и жизней? И где его место, Александра свет Игоревича? Где ему самому устроиться в этом мире, куда его занесло против воли и всякого желания? Как жить дальше? Для чего? Добиваться ли ему высот или продолжать плыть по течению, аки палый лист?

— Слышь-ко, — окликнул он друга, — а у тебя есть цель?

— Чаво? — не понял монах.

— Цель у тебя есть, спрашиваю? Ну, чего ты хочешь добиться в жизни? Чего достичь?

Вахрамей задумался.

— А чего тут достигнешь? — пожал он плечами. — Вот, будем мы при князе, и ладно. Ни холода не узнаем, ни голода. Чего тебе ещё?

«И вправду, — подумал Пончик, — чего мне ещё? Мало разве просто жить — вкусно есть, сладко спать, исполнять непыльную работёнку? А что? Найду себе девку красную, избу выстрою, детей заведу… Пятерых, как минимум, и чтобы все дочки. Буду не ходить по улице, а выступать важно, в шубе дорогой, а все тебе кланяются, всё норовят в друзья пристроиться к самому боярину Олександру, верному слуге Князеву…»

И стало Шурику так тошно, что он скривился.

Шла тысяча быстро, торопился Ярослав Всеволодович место великого князя занять. И вот он, Владимир-Залесский, поднял купола свои над лесами и пажитями.

Золотые луковки церквей весело блестели на фоне ясного неба, а из-за чёрных-чёрных стен чёрного-чёрного города выглядывали чёрные-чёрные срубы. И тишина…

— Эва как… — выразился великий князь. — Постарался Батыга, ничего не скажешь.