— Это — ярлык на княжение, данный мне ханом Батыем! Отныне никакому князю не будет дозволено занимать престол по своей воле, злой или доброй, а лишь с позволения великого хана Белой Орды!

Толпа зароптала. Пончик приглядывался к лицам, но не заметил на них ненависти к поработителям или гнева народного — люди устали, им бы зиму перезимовать, хлебца поесть, а ежели с молочком, то чего же лучше?

— Разбили князя Юрия Всеволодовича, — продолжал Ярослав, — разбили брата моего, и поделом ему! Вона, ростовцы не стали ханам перечить, приняли их, одарили хлебом, отдали десятину, и цел их город! И Переяславль уцелел! И Углече Поле! Смириться следовало братцу, перед такой-то силищей. Смириться, а не гордыню тешить, не город свой бросать, вас всех отдавая на поругание и гибель!

Александр прислушался — ропот в толпе ходил одобрительный.

— А теперь я взвалил на свои плечи тяжкую ношу, — окреп голос великого князя, — нынче я должен, перед Богом и людьми, поднять Владимир из гари, укрепить город заново, населить его! Легка ли задача? Ох, как трудна! Но надо же кому-то этим заниматься? Не бросать же Владимир впусте?

— Нет! — послышалось из толпы. — Не бросай нас, княже! Володей нами!

— Слава великому князю Ярославу Всеволодовичу! — крикнул Сатмаз, пробравшись в задние ряды.

— Слава! — грянул народ. — Исполать тебе, Ярослав Всеволодович, великий князь!

И народ дружно поклонился в пояс новому правителю.

В тот же день закипела работа: верховых лошадей заставили волочить прочь из города обгорелые брёвна, сотни мастеровых людей чинили ворота, ладили новые заборола, расчищали рвы от наваленных деревьев, чтобы потом стволы дубков да берёз на дрова пилить.

А из дальнего леса за Лыбедью везли на телегах в город ошкуренные брёвна, и вот уже в самом Владимире бодро застучали топоры, вот сиротливо торчавшие печи начали обноситься новенькими венцами, словно размечая план нового поселения, краше прежнего.

Вахрамей так и не вернулся в обитель — носился с Пончиком по всему городу, исполняя волю Князеву.

А ближе к субботе прибыли баскаки[152] из Орды — следить, чтобы вся положенная дань была собрана да в целости и сохранности отправлена в Сарай-Бату. Было их четверо — один татарин и три монаха — двое русских видом, а в третьем Пончик с изумлением узнал барона Гийома де Танкарвиля. Лицом милорд усох, обретя внешность аскета-отшельника, но глаза горели по-прежнему.

Представляясь князю, барон сказал:

— Брат Вильгельм, смиренный слуга Господа.

Барон был при татарине за переводчика-терджумана, а заодно и за писца-битикчи. Низко поклонившись молодому ещё, осанистому монголу, он титуловал его:

— Нойон Амирхан, великий баскак!

Амирхан небрежно склонил голову и проговорил с ужасающим акцентом:

— Менду, хоняс Ира-сылау!

Ярослав Всеволодович поклонился нойону с некоторой растерянностью во взгляде.

— Отсюда, из Владимира, — продолжал Гийом, — Амирхан будет следить за княжеством и собирать «ордынский выход».[153] Он назначит малых баскаков в Суздаль и Ростов, Москву и Тверь, Ярославль и прочие города этой страны. Здесь, во Владимире, будет располагаться дворец великого баскака.