И опять Сухов ощутил превосходство Бэрхэ-сэчена — тот снова вёл в поединке, постоянно нападая и не оставляя времени для контратаки. Всего умения Олега хватало лишь для того, чтобы уберечься от разящей стали. Он стал биться бережливо, пристально следя за братом Иоганном, пытаясь уловить малейшую ошибку — и воспользоваться ею.

Боковым зрением уловив отблеск слева, Сухов догадался, что это солнце отсвечивало в створке окна, заделанного слюдой или настоящим стеклом. И принялся перемещаться по кругу, принуждая Бэрхэ-сэчена поймать «солнечный зайчик». Это ему удалось — монгол прижмурил глаз, уколотый вспышкой, и сабля Олега в тот же миг коснулась остриём немытой шеи сотника. Но и сам Сухов ощутил холодное касание лезвия у кадыка.

Оба противника замерли, уравняв шансы.

— Ты можешь убить меня, — прохрипел брат Иоганн, — и умрёшь сам.

— Шаг назад! — сказал Олег, задыхаясь. — Оба!

Он отшагнул, удерживая саблю в вытянутой руке. Бэрхэ-сэчен тоже отступил. Сделал ещё пару шагов назад и опустил саблю.

— Ты тщишься уберечь «вечерние страны»[147] от набега? — проговорил Сухов, бурно дыша. — Похвальное желание, благородное и достойное. И разве я мешаю тебе в исполнении его? Вот только стоит ли добиваться высокой цели подлыми средствами? А, брат Иоганн?

Брат Иоганн усмехнулся.

— Подлыми? — переспросил он странным голосом. — А ты полагаешь, Хельгу, что сам спасался от смерти в Орде? Да тебя просто оставили в живых!

Пристально посмотрев на Сухова, Бэрхэ-сэчен повернулся и ушёл, будто ничего и не было.

Олег вернул саблю на место, попав в ножны с третьего разу. «Тебя оставили в живых!» Кто же это такой добренький?

Сухов зажмурился и потряс головой. Дьявол, опять всё перепуталось, перетасовалось! Не похоже, что брат Иоганн «слил дезу». Видать, уел он-таки этого ордынца-доминиканца, вот Бэрхэ-сэчен и проговорился, показал хвостик тайны. В самом-то деле, разве трудно было «ликвиднуть» Хельгу, сына Урмана? Да легко! Но ведь он жив. И что? Его «просто оставили в живых»? Бэрхэ-сэчен не раз и не два пытался сжить его со свету и вдруг отступился. С чего вдруг? А если ему приказали? Например, тот, кто оставил послание в рязанском соборе? Нет, глупости это. Откуда таинственному «Тому-Кто-Велит» дано знать о существовании нукера Хельгу? Да кому вообще есть дело до него? Что за хрень происходит вокруг?!

— Чёрт бы вас всех побрал! — с чувством выразился Сухов и побрёл до своих.

Переночевав за городскими стенами, с утра тумен вышел в путь, в последний переход. Вели тумен охотники-сицкари, проживавшие на Сити, — Елизар, Терентий и Буривой.

Олег недолго мучился вопросом, кем же считать сицкарей и тех бояр ростовских, кои угодливо и в подробностях выдали тайну военную — о местопребывании князя Василька. Предатели они, что ли? Вроде да. Так, а кто ж тогда город, свой бросил? Бояре или князь? Чтоб окончательно не утонуть в пучинах морали и этики, Сухов отмахнулся от тягучих дум. Какая ему разница, кто есть кто? О душе думать надобно, правильно тот поп сказал. А душа в теле держится, вот и береги сей сосуд от разбитий…