– Да уж, – сказал Андрей, но руку не вытащил и только крепче стиснул грудь. – Теперь я буду за тобой смотреть. А то чуть что – ты за нож хватаешься. Нехорошо это, Клава. Неженственно…

Он сделал какое-то движение, всего только одно, и Клавдия оказалась прижатой к дивану.

Он не даст ее в обиду. Он защитит и спасет ее. Он уже очень много про нее знает, намного больше, чем знает она сама. Он будет с ней столько, сколько она пожелает. В конце концов именно о ней, оказывается, он мечтал всю свою мужскую жизнь.

Он был совершенно твердо уверен, что потеряет ее, как только она узнает то, что уже знал он.

Ольга позвонила часов в одиннадцать.

– Я только приехала, – сказала она злым голосом. – Ей-богу, в следующий раз в эти архивы сам поедешь. Подумаешь, какой начальник выискался, посылает нас туда-сюда, как лакеев…

– Не расходись, – приказал Андрей. – Где Мамаев?

– На Мамаевом кургане, – огрызнулась Ольга, но, так как Андрей молчал, добавила: – Домой поехал. Или ты думаешь, что он у меня ночует?

– Что у тебя есть? – Андрей покосился на Клавдию, которая деловито готовила запоздавший ужин.

У нее были розовые щеки, она все время улыбалась и, словно бы сдерживая себя, иногда нахмуривалась. Поверх вчерашней рубахи был повязан фартук, подол задрался немного, открывая длинные-предлинные ноги и кусочек выпуклой попки.

Андрей зажмурился и с грохотом переставил стул спиной к ней. Сердце колотилось, и руки были влажными, хотя он весь вечер пролежал с ней в постели.

– Да будешь ты слушать, что говорит тебе капитан Дружинина, или нет?!

– Оля! – повторил он, сердясь на себя. – Ты где?

– Я здесь, – сказала Ольга. – Я чайник ставила. Значит, так. Все правильно ты предполагал, они брат и сестра. Ну, то есть наш Мерцалов покойный и эта твоя аптекарша.

Андрей Ларионов предполагал нечто подобное уже довольно давно, но сейчас, когда подтверждение прозвучало так определенно, сердце у него сжалось.

– Они оказались в разных детдомах потому, что после смерти матери девочка заболела и болела очень долго, с полгода, наверное. Про болезнь точно я не знаю, просто так думаю. Мне так в детдоме объяснили.

– Звонила в детдом? – спросил Андрей с чувством. Он очень любил своих сотрудников. Не было в управлении других таких грамотных, профессиональных и не ленивых ребят.

– Звонила, конечно, – подтвердила Ольга. – Когда ее из больницы выписывали, то, конечно, про старшего брата никто и не вспомнил. Старшая сестра больницы, в которой она лежала, отвезла ее в детдом номер 37 под Волоколамском. Эта сестра родом из Волоколамска и знала про этот детдом, что он неплохой. Мальчик остался в Удельной, и его очень скоро усыновили Мерцал о – вы. Все. Нет, не все. Девочке было два года. Мальчику – шесть. Вот теперь все.

– А мать? – спросил Андрей.

– Это не Наталья Рогожская, если ты об этом спрашиваешь. Рогожская жива и здорова, а мать этих детей умерла от воспаления легких. Вернее, от отека легких. Родных нет. Жили под Москвой, в Немчиновке. Работала она художницей в издательстве “Советская Россия”, так написано в заключении о смерти. Про отца ничего не известно. Неуловимый какой-то отец.