– А у овцы бывает душевная боль? Это что-то новенькое! Этого я действительно не понимаю, ты прав. Я по другим законам живу. Если где-то есть овца, для нее обязательно волк природой приготовлен. А иначе гармония нарушается, сынок.
– Не называй меня сынком. И вообще, хватит разговоров. К чему они? Ты ж меня все равно не слышишь. Да если бы даже и услышал… Все равно. В общем… прощай. Ухожу я.
– Погоди…
– Да некогда мне годить. Дел по горло. Надо еще с Анькой разводиться, надо новую работу искать…
– В автослесари пойдешь? – тихо проговорил Командор, изо всех сил стараясь выпятить наружу остатки язвительной холодности. Из-за этого старания она и получилась довольно кислой, как серый февральский ветерок, изображающий злобную крещенскую вьюгу.
Андрей ничего отцу не ответил. Резко развернувшись, решительно пошагал к двери, выставив вперед лоб. Казалось, будто он и дверь отцовского кабинета собирался открывать лбом, как упрямый и сильный бычок, идущий напролом препятствию. Да и то – негоже бычкам таких препятствий бояться. Каждому свое. Кто-то в эту дверь хитростью, образованием, связями да умом ломится, а бычкам волчьи игры ни к чему. Им бы к земле да к овцам поближе пристроиться. Зеленая трава на лугу – она для всех трава. Не устрицы свежие, конечно, но тоже еда, между прочим.
– Постой! – уже в дверях ткнулся Андрею в спину грозный отцовский окрик, но он так и не обернулся и тем более не услышал брошенного ему вслед с раздражением: – Хотя бы ключи от машины забери, идиот…
Бросив на стол так и не востребованную связку ключей, Командор нервно сплел пальцы рук и вытянул их чуть вперед, и они затрещали надрывно и незнакомо. Он даже вздрогнул от этого унылого звука – сроду такого неврастенического жеста за собой не замечал. Нет, каков идиот этот его сынок! Простота неблагодарная, тварь невоспитанная, лохомань подзаборная. Сволочь. При дурок. Шизофреник. Сзади тихо скрипнула входная дверь, и он снова вздрогнул, обернулся радостно…
В дверях стояла красивая Наташа. Улыбалась в точно выдержанной и правильно обустроенной секретарской манере, ловила глазами его душевный настрой. Настроя тебе захотелось, значит? Что ж. Сейчас ты его получишь…
– Пошла вон отсюда, тварь продажная…
– Что? – опешила Наташа, моргнув длинными наращенными ресницами.
– Пошла вон! Вон пошла! Проститутка! Чтоб я тебя не видел здесь больше! Никогда! Вон! Без выходного пособия! Тварь! Дешевка продажная! Подстилка рыночная!
За Наташей давно уже закрылась дверь, а он все никак не мог остановиться, до хрипоты изрыгая из себя ругательства. Потом, захлебнувшись, замолчал, будто вынырнул из горячей бездны, задышал часто, отер испарину со лба. Нет, надо что-то с собой делать, так больше нельзя… Может, психоаналитика грамотного себе нанять? А может, сразу психиатра? Или геронтолога для борьбы с возрастным неврозом? Надо что-то делать, что-то срочно предпринимать! Бежать от тоски, от неожиданного и унизительного сыновнего «прощай». Да как он посмел, идиот? Отродье неблагодарное, свинопас нищий…
Верткий красный «пежо» с готовностью притормозил около голосующего Андрея, гостеприимно распахнулась дверца.