– Мне ничего не надо.
– Да ладно, не скромничай…
– Я сказала – не надо! Уходите! Уходите, пожалуйста!
– Конечно, я уйду. Ты уж прости, что нехорошо тогда с тобой вышло. Но что делать – человеческая судьба вообще непредсказуема. Я ж не виноват, что именно тебя в мои лапы принесло…
– Уходите!
– Ладно. Что ж, бывай, девушка Леся. Удачи тебе.
Развернувшись, он тяжело пошагал к двери, и половицы пола под линолеумом заскрипели жалобно, как будто и в самом деле прошлась по ним каменная статуя Командора. Громко хлопнула входная дверь, и Леся болезненно вздрогнула, слегка качнувшись на стуле. Потом обвела взглядом кухонное пространство вокруг себя – что-то она сделать собиралась очень хорошее… Надо вспомнить что. Ах да – в магазин сходить. За курицей. Чтоб запечь ее потом в духовке. Чтобы был запах – мясной и горячий, чтобы слюнки потекли. Господи, какие слюнки, у кого – слюнки…
Прежние мысли возвращались в голову медленно и с неохотой, будто насмерть обиженные. Неужели у нее полчаса назад были в голове такие мысли? Про курицу и духовку? А ведь и правда были. Полчаса назад много еще чего было. Счастье, например. Беззаботность, кофе, зимнее снежное окно. И тело было, которое Андреевы руки помнило. Хотя оно и сейчас их помнит. А зря. Лучше бы оно их поскорее забыло, навсегда забыло…
Она не смогла бы определить, сколько времени просидела на кухонном хлипком табурете, обхватив себя руками и чуть покачиваясь. По крайней мере, точно перевалило от утра к пополудню – солнце из окна ушло. А потом ранние декабрьские сумерки наплывать начали, вязли в оконных рамах, тянули к ней серые холодные руки. А потом ключ в дверном замке зашуршал-загремел, и она поднялась сомнамбулой, пошла навстречу этому звуку.
– Леськ! Леськ! Мы краски купили! Настоящие, в тюбиках! И кисточки всякие! Пойдем, я тебе покажу! – плеснула в лицо Илькина скороговорка запыхавшейся радостью. – А еще мольберт! Андрей самый лучший взял, самый дорогой. Тебе, Леська, лучше и не знать, сколько он стоит. И не спрашивай, ладно?
– Ладно… – с трудом растянула она бледные губы в улыбке. – Я не буду спрашивать…
– Лесь, что это?
Она обернулась на удивленный Андреев голос. Развернувшись вполоборота и с трудом помещаясь в узком коридорчике прихожей, он показывал рукой вниз, и она невольно перевела взгляд на то место. На маленькой тумбочке у зеркала лежали деньги. Много денег. Довольно внушительная пачечка розово-радужных евро купюр.
– Лесь, что это, я спрашиваю? Откуда?
– Это деньги, – вяло подтвердила она, прислонившись плечом к стене. – Евры, наверное.
– А откуда? – снова повторил Андрей.
– Их твой отец принес. Я отказалась, а он все равно оставил. Зачем? Я же отказалась…
– Отец? Здесь был мой отец? Зачем? Что он тебе сказал?
– Он… Я не знаю, как тебе это объяснить, Андрей. В общем, тебе надо уйти.
– Как это – уйти? Куда – уйти? Ты что говоришь? Совсем рехнулась, что ли? Что здесь произошло, пока мы с Илюхой в этот магазин ездили?
– Я говорю – тебе надо уйти! Я же объясняю… Ты что, не слышишь? – внимательно разглядывая совершенно голую коридорную стену, барабанила вялым голосом Леся. – Я понимаю, что должна сейчас фантазировать, придумывать развязку, еще чего-то должна… Но я не могу, не могу!