– Ну? Чего ты на меня уставилась, милая? Не узнала? – холодно сверкнул глазами Командор.

Однако в голосе его никакой холодности не присутствовало. Присутствовало скорее насмешливое удовольствие от произведенного эффекта, и эта явно прозвучавшая насмешливость вернула ее к жизни, как легкий, похожий на пощечину шлепок ладонью по лицу.

– Узнала. Узнала конечно же, – вяло прошелестела Леся, не слыша своего голоса. И закрыла глаза. Пусть это будет сон. Всего лишь сон. Глаза откроются, и никакого Командора из прошлой жизни за дверью уже не будет…

– Тебе плохо, дорогуша?

И снова насмешливое, злое удовольствие ударило в грудь и смяло волю, и пошел страх по спине колкими иголками – все, все как тогда…

– Может, впустишь в дом? Поговорить нужно.

– Со мной? О чем вам со мной говорить?

– Да уж есть о чем…

Он слегка повел ладонью и пошевелил холеными пальцами, небрежным жестом показывая ей, чтобы отступила от двери, дала ему дорогу. Леся автоматически сделала шаг в сторону, не чувствуя под собой ног. Они были негнущимися, будто два тяжелых протеза, приставленные к чужому телу. Так и потопала, как деревянная чурка, на кухню, ведомая его прямой и надменной, будто из камня вытесанной спиной.

– Садись! – коротко приказал он ей, указывая пальцем на кухонный табурет, и она села послушно, подняв на него испуганные глаза. – Ну? Чего смотришь? Давай рассказывай, что там у тебя с моим сыном…

– С каким сыном? Не знаю я никакого сына…

– Знаешь, милая, знаешь. Андрей – это мой сын.

– Нет, погодите… Какой сын? Хотя… Да, мне Татьяна Сергеевна говорила, но я как-то… Он правда ваш сын? А мне Валя говорила, что у вас не может быть детей. Вообще. Валя, ваша жена… – лепетала Леся едва слышно и беспорядочно, будто в забытьи, – я с Валей дружила, и она мне говорила… Я помню…

– Валя говорила? Хм… Валя выпимши была, наверное. Да у меня теперь уже другая жена, знаешь ли! И говорит она тоже по-другому! – внятно и с обидной расстановкой, будто объясняя очевидные вещи глупому ребенку, произнес Командор. – И сын у меня теперь есть. Жизнь не стоит на месте, милая, она течет, понимаешь ли, меняется, совершенствуется… Так ты, выходит, не знала, что твой прекрасный бойфренд – мой сын?

– Нет. Не знала. Я еще удивилась, когда визитку увидела, – однофамилец…

– Нет. Не однофамилец. Это мой, мой сынище… Классный мужик, правда?

– В… каком смысле?

– Да в любом! Во всех смыслах классный! И баба ему такая же классная нужна. Понимаешь?

– Нет… Не понимаю… Вернее, я понимаю, конечно, что вы этим хотите сказать… Только…

– Ладно, давай напрямую, милая. Чего это мы все вокруг да около предмета вертимся? В общем, я хочу, чтобы ты поступила вполне благора зумно и скромно отошла в сторонку. Подальше от моего сына. Как ты это сделаешь, я не знаю. Пофантазируй, посочиняй чего-нибудь по-своему, по-женски…

– Я… Я не смогу, наверное. Я люблю его. Очень люблю.

Командор посмотрел на Лесю так, будто она сотворила что-то совсем уж неприличное, будто ждал, что она сейчас непременно должна сконфузиться, подскочить с места и начать яростно извиняться. Потом вздохнул, усмехнулся грустно, заговорил прежним обидным, немного сюсюкающим голосом: