Другие тоже были удивлены. Из-за истории с белым медведем. Нора снова оказалась героем: не олимпийской чемпионкой по плаванию, но в ином, столь же приятном смысле.

Ингрид обняла ее за плечи.

– Ты наша кастрюльная вояка. Думаю, нам нужно отметить твое бесстрашие и революционные исследования ужином. Отличным ужином. С водкой. Что скажешь, Питер?

– Отличный ужин? В Лонгйире? А там такой бывает?

Как оказалось, бывает.

Сойдя на сушу, они направились в аккуратный деревянный сарай под названием Gruvelageret[61], стоящий на пустынной дороге в суровой долине, запорошенной хрустким снегом. Она пила арктический эль и удивила коллег, заказав единственное вегетарианское блюдо из меню, состоявшего из оленьих стейков и лосиных бургеров. Должно быть, Нора выглядела усталой, и ей на это намекнули несколько коллег, а может, дело было в том, что она не могла с уверенностью поддерживать беседу. Она почувствовала себя учеником-водителем на оживленном перекрестке, нервно ожидающим безопасного просвета на дороге.

Гюго был с ними. Он все еще выглядел так, словно ему больше пришлись бы по душе Антиб или Сан-Тропе. Ей было неловко оттого, как он на нее смотрит: слишком уж внимательно.

Когда они торопливо возвращались в свое жилье на суше, напоминавшее Норе университетские общежития – разве что поменьше, более северное, деревянное и минималистское, Гюго догнал ее и пошел рядом.

– Любопытно, – сказал он.

– Что любопытного?

– Сегодня за завтраком ты не знала, кто я.

– А что такого? Ты тоже меня не знал.

– Конечно, знал. Мы проболтали вчера часа два.

Нора почувствовала себя в ловушке.

– Разве?

– Я следил за тобой за завтраком, прежде чем подойти, и увидел, что сегодня ты совсем другая.

– Это жутковато, Гюго. Следить за женщинами за завтраком.

– И я кое-что заметил.

Нора натянула шарф повыше на лицо.

– Слишком холодно. Можем поговорить завтра об этом?

– Я заметил, что ты импровизируешь. За весь день ты не сказала ничего существенного.

– Неправда. Просто я потрясена. Из-за медведя.

– Non. Ce n’est pas ça[62]. Я говорил с тобой до медведя. И после медведя. Весь день.

– Я понятия не имею…

– Этот взгляд. Я видел его прежде у других людей. И я его везде узнаю.

– Понятия не имею, о чем ты.

– Почему ледники пульсируют?

– Что?

– Это твоя область исследований. Ради этого ты здесь, разве нет?

– Наука еще не определилась по этому вопросу.

– Ладно. Bien[63]. Назови мне один ледник поблизости. У ледников есть имена. Назови хоть один… Конгсбрин? Наторстбрин? Что-то припоминаешь?

– Я не хочу об этом говорить.

– Потому что ты не та, что была вчера, верно?

– Как и все мы, – парировала Нора. – Наш мозг меняется. Это называется «нейропластичность». Прошу. Прекрати пугать гляциолога ледниками, Гюго.

Гюго, казалось, немного сдал, и она почувствовала себя виноватой.

Минута прошла в молчании. Только снег скрипел под ногами. Они почти дошли до жилья, остальные были чуть позади.

Но потом он сказал это.

– Я такой же, как и ты, Нора. Я посещаю не свои жизни. В этой я всего пять дней. Но я был во многих других. Мне дана возможность – уникальная возможность – испытать это. Я скольжу по жизням уже давно.