В зале было трудно дышать. Пахло мускусными духами и новым ковром.

Она пыталась сохранять спокойствие.

Опершись на брата, она прошептала:

– Кажется, я не смогу.

– Что?

– Кажется, у меня начинается паническая атака.

Он взглянул на нее, улыбаясь, но с жесткостью во взгляде, которую она помнила в другой жизни, когда у нее случилась паническая атака перед выступлением «Лабиринтов» в пабе Бедфорда.

– Все будет хорошо.

– Не знаю, смогу ли я. В голове пусто.

– Ты преувеличиваешь.

– У меня тревога. По-другому не могу.

– Брось. Не подводи нас.

Не подводи нас.

– Но…

Она пыталась подумать о музыке.

Мысли о музыке всегда ее успокаивали.

Ей вспомнилась мелодия. Она была слегка смущена, даже в глубине души, осознав, что ей пришла на ум песня «Прекрасное небо». Счастливая песня надежды, которую она уже давно не пела. Темнее воздух, / Огонь погас, / Тем ярче звезды / Горят для…

Но внезапно женщина, с которой Нора сидела рядом, изысканно одетая бизнесвумен лет пятидесяти, источник мускусного запаха, наклонилась к ней и прошептала:

– Мне так жаль, что с вами это случилось. Ну, тогда, в Португалии…

– Что случилось?

Ответ женщины потонул в аплодисментах аудитории.

– Что? – переспросила она.

Но было слишком поздно. Нору поманили на сцену, и брат пихнул ее локтем.

Голос брата, почти рев:

– Тебя ждут. Пошла!

Она неуверенно направилась к трибуне на сцене, к собственному огромному портрету с победной улыбкой и золотой медалью на шее, который проецировали на экран позади нее.

Всю жизнь ей не нравилось, когда на нее смотрели.

– Здравствуйте, – сказала она, волнуясь, в микрофон. – Я очень рада быть сегодня здесь…

Примерно тысяча лиц уставилась на нее в ожидании.

Она никогда не говорила с таким количеством людей одновременно. Даже когда она пела в «Лабиринтах», они никогда не выступали больше чем для сотни человек, и тогда она сводила свои разговоры между песнями к минимуму. Работая в «Теории струн», еще умея нормально общаться с покупателями, она редко выступала на совещаниях сотрудников, хотя в комнате обычно собиралось не больше пяти человек. В университете Иззи всегда легко давались презентации, но Нора начинала нервничать из-за них за неделю до выступления.

Джо и Рори смотрели на нее в недоумении.

Та Нора, которую она видела на TED, была не этой Норой, и она сомневалась, что когда-нибудь сможет стать тем человеком. Ведь у нее не было тех достижений.

– Здравствуйте. Меня зовут Нора Сид.

Она не собиралась шутить, но весь зал рассмеялся. Явно не было необходимости представляться.

– Жизнь – странная штука, – продолжила она. – Мы проживаем ее разом. Прямой линией. Но ведь это не все. Ведь жизнь состоит не только из того, что мы делаем, но и из того, чего не делаем. И каждый момент нашей жизни – это… своеобразный поворот.

Никакого отклика.

– Подумайте об этом. Подумайте, как мы начинаем… Словно семя дерева, посаженное в землю. А затем мы… растем… растем… и сначала мы становимся стволом…

Абсолютное молчание.

– Но потом дерево – дерево нашей жизни – формирует крону. Подумайте обо всех ветвях, исходящих из ствола на разных уровнях. И подумайте обо всех ветвях, которые продолжают расходиться в разных направлениях. Подумайте о тех ветвях, которые становятся ветками, а те – веточками. И подумайте о кончиках этих веточек в разных местах – ведь они начинались от одного ствола. И жизнь такая же, только масштаб больше. Новые ветви формируются каждую секунду, каждый день. И с нашей точки зрения – вообще, с точки зрения каждого – это ощущается… как континуум. Каждая веточка проделала лишь один путь. Но есть и другие веточки. Есть другие «сегодня». Другие жизни, которые могли сложиться иначе, если бы вы прежде приняли другие решения. Это дерево жизни. Такое дерево есть во многих религиях и мифологиях. Оно есть в буддизме, иудаизме и христианстве. Множество философов и писателей говорили о дереве как метафоре. Сильвия Плат