Хижины беженцев облепили склоны гор, подобно парше. Над ними – постоянная удушливая гарь от костров, нечем дышать. Часто бывают пожары, которые тушат самостоятельно и как умеют – в каждом таком пожаре люди погибают десятками, если не сотнями. Никого не волнует и не заботит судьба этих беженцев, ибо в мире не происходит ничего, что не было бы предусмотрено Аллахом, и если какой-то человек настолько беден, что у него нет даже дома и он вынужден жить в земляной норе, значит, так было угодно Аллаху. Так он повелел.
И над всем этим – над дымом нищенских костров, над толкотней на дороге, над сидящими, как хищники, ждущими добычи боевиками – пять раз в день плыл напев азана. В отличие от ранее господствовавших здесь мазхабов[54] ваххабиты считали, что для совершения намаза не обязательно строить мечеть, достаточно любой молельной комнаты, а если нет молельной комнаты, то и просто чистое место, где можно расстелить молитвенный коврик, сгодится. Поэтому стрел минаретов над городом почти не было видно. Город был низкий, плоский и страшный…
Чем ближе они продвигались к центру, тем больше становилась толчея. Когда-то давно, когда здесь были русские, они построили многоэтажные дома, и теперь, которые из них не были разрушены, были на вес золота. Как и в Пакистане, в них устраивали базары: на первом этаже идет торговля, на втором этаже живет хозяин, на третьем и выше – склады товара, так его труднее умыкнуть. К старым домам делали пристрои, иногда по размерам больше самого дома, в торговом квартале везде была реклама, на самых разных, принятых в городе языках: арабская вязь соседствовала с урду. Тут же были кинотеатры, крутили старые фильмы, оставшиеся еще с довоенных времен, а также новые записи боев моджахедов на разных фронтах джихада. По вечерам тайно крутили порнографию.
Здесь уже было меньше рабов и больше правоверных. Женщин было очень немного, все они были в строгих, закрывающих лицо никабах, которые до войны здесь не были приняты и не были в традициях здешних народов, здесь женщины только покрывали волосы, причем так, чтобы были видны дорогие серьги. Вообще здешняя земля до джихада была настоящим рассадником джахилии[55], например, женщины учили других женщин Корану. Придя в Мавераннахр, моджахеды, закаленные в боях с неверными, огнем и мечом искоренили все проявления джахилии и заменили ее совершенством чистого ислама.
Бросались в глаза парочки – взрослый мужчина, бородач – и несовершеннолетний, безбородый подросток от восьми до четырнадцати лет, держащиеся вместе. Если в Афганистане, где делал джихад амир Ильяс, это было обычным делом, то здесь еще несколько лет назад такого не было. Теперь же – кругом. Это бачабозы. Подростки – скорее всего дети беженцев, с тех самых лагерей, у которых нет никакого другого пути, кроме этого пути. У многих авторитетных людей в этом городе целые гаремы из мальчиков, у других в гаремах и мальчики, и девочки. Это получало все большее и большее распространение, для этого даже нашли оправдание в виде фетвы аятоллы Систани, изданной еще до войны. То, что аятолла был рафидитом, никого не волновало. Такой никах был хорош тем, что не рождаются дети, а все средства предохранения шариатом были запрещены.