Исходя из всего этого, вызов в столицу для амира Ильяса был очень опасен. Он был амиром, но при этом демонстративно отказался от крупного надела земли и удалился в горы, что вызвало как минимум вопросы у других амиров. Наверняка известно и то, что он набожен и каждый день выстаивает по пять намазов. Теперь получается, что его вызывает к себе досточтимый алим Абу Икрам аль-Шами ас-ваххаби, которому амиры не доверяют просто по определению. Если это уже не стало известным половине города, то вот-вот станет известным. Зачем он его вызывает? Для чего? Может, потому что досточтимый алим Абу Икрам аль-Шами решил расправиться с кем-то из амиров, а может, и со всеми сразу, захапать их имущество, но у него нет военного руководителя под рукой, который мог бы организовать народное восстание так, чтобы оно привело к успеху. И может быть, он решил привлечь в качестве военного руководителя не в меру набожного амира Ильяса, который не поддерживает отношений с другими амирами, ведет показательно-аскетичный образ жизни. А если так подумать и повспоминать, то получится, что амир Ильяс начинал свой путь Аллаха именно в Шаме, и именно из Шама происходит нынешний алим! Подозрительные совпадения, не правда ли?
И может быть, стоит, пока не поздно и чтобы уже не думать об этом, принять меры?
Наманган наряду с Ошем был одним из главных городов Ферганской долины, этого благодатного, защищенного горами края, история которого насчитывала несколько тысяч лет. На этой территории радиация была меньше всего, от нее как раз защищали горы, поэтому население Ферганской долины даже без учета рабов уже не только восстановилось, но и превзошло довоенную.
Сидя на заднем сиденье мотоцикла, амир Ильяс смотрел по сторонам на разросшийся, чуждый ему город. Город, из которого он совершил хиджру в горы, несмотря на то что теперь здесь была дар уль-ислам[53], земля правоверных. Город, в котором жили люди, которые считали себя праведниками, но на самом деле были великими грешниками, и им это только предстояло узнать…
Пыль… пыль повсюду на дорогах – вязкая толкотня из редких автомобилей, гораздо более распространенных мотоциклов, всадников, ослов, мулов, рабов, которые были кем-то вроде вольноотпущенников и выполняли поручения хозяина, перемещаясь по городу без сопровождения. Пыль, выхлопные газы, крики, многоязычная ругань. Ругались на фарси, точики-фарси, то есть таджикском варианте, пушту, урду, арабском и даже, кажется, на русском. Где-то стреляли в воздух, но довольно далеко. Нормальных оружейных фабрик поблизости не было, но оружие было у всех, вооружены были даже дети. Оружие делали теперь на небольших фабриках, подобных тем, которые были в городе Дарра Адам Хель в Пакистане – теперь такие были везде и всюду. Автомат Калашникова, изготовленный на такой фабрике, гарантированно выдерживал около двухсот выстрелов, пистолет – около пятидесяти, но больше и не надо.
Наверное, стрелял в воздух покупатель, проверяя товар.
Около дороги то тут то там были палатки, продавали всякую мелочь. В казанах готовили плов, но многим он был не по карману. Голодные дети клянчили милостыню ради Аллаха. Там, где варили плов, жарили барана и лепили лепешки, сидели на корточках мужчины, бородатые, в черном, несмотря на жару, с автоматами. Это моджахеды. Часть из них подчиняется какому-то конкретному амиру и получает от него постоянное жалованье. Но большая часть привлекается и получает жалованье только во время больших разборок или набегов, а в другое время ищет возможность заработать любой ценой. То, что вокруг такие же мусульмане, и еще более несчастные, не останавливает от того, чтобы издеваться, убивать и грабить. Останавливает только то, что большая часть населения этого города настолько бедна, что грабить их нет никакого смысла.