Он просто мужик — с русскими чертами лица, с внимательным, иногда тяжёлым взглядом, с чуть оттопыренными ушами, и — если развеселить его — с почти юношеским, заливистым смехом. Если ему смешно — он смеётся. Если ему очень обидно или очень неприятно — он ни секунды не думает и бьёт либо рукой, либо любым находящимся поблизости предметом по объекту своей неприязни. Про Захарченко известно в московских и минских кабинетах, что на проявленное к нему или его стране неуважение он может немедленно ответить физически. Ещё у него ноздри раздуваются, когда он злится, и лицо может побелеть от бешенства. Не человек, а пособие для физиолога, или кого там, психолога.

Он не трибун.

Захарченко, как правило, уверенно держится, но не является мастером жеста; публичные интервью, общение с журналистами — всё это выводит его из себя, никакого удовольствия от этого он не получает. Самое важное для него: быть естественным. Он ненавидит политику именно за узаконенное фарисейство, за весь этот политес.

Собственно, его давно должны были убить; потому что, несмотря на внешнее отсутствие какого бы ни было романтизма — Захарченко именно что идеалист.

Думаю, он совершил в жизни немалое количество сомнительных поступков, несколько дурных, и, может быть, совсем ужасных тоже, — но при всём этом у него есть непререкаемые представления о правде.

Скорей всего, они располагаются в пространстве памяти, рода.

Отец, деды, прадеды — они завещали определённый тип поведения, землю, язык, веру. Можно преступить многое, можно — очень многое, — но память — нельзя.

Вы можете сказать, что сравнения Захарченко с Фиделем или Чавесом неправомерны — ведь на каком-то этапе Захарченко поддержала Россия. Но половина европейских, африканских, азиатских и постсоветских лидеров прямо посажена в свои кресла Соединёнными Штатами (причём за право управлять страной они не воевали и не рисковали ни секунды), иные из них до вступления в должность имели американское гражданство, — но это ведь ничего; давайте дружно сделаем вид, что мы не знаем об этом.

Советская Россия на каком-то этапе поддерживала, в той или иной мере, и Хошимина, и Ким Ир Сена, и Фиделя. А Фидель поддерживал Чавеса, а Чавес в ответ помогал Фиделю. Никто не существует в безвоздушном пространстве. Кому-то выдают банку варенья и коробку печенья, кого-то привозят в пломбированном вагоне, кому-то дарят вагон винтовок, кому-то присылают бесстрастных и бесплатных инструкторов.

Но потом вдруг история целой планеты, скрипнув, начинает двигаться наискосок, или вообще в противоположную сторону.

Мы же всего лишь делаем заметки к феноменологии персонажей, вдруг оказывающихся во главе тех или иных процессов.

Про Уго Чавеса писали, что он опытный манипулятор, старающийся обаять всякого, кто с ним разговаривает. С папой римским он был католиком, с Хатами — мусульманином, с Шираком — консерватором, с китайцами — маоистом, с Путиным — так писали биографы Чавеса — немного большевиком.

Не знаем, насколько Путину симпатичны большевики и много ли в нём самом большевистского; в любом случае, всё это не про Захарченко. Со священником он — Захарченко, с китайцами, французами и немцами — Захарченко, он Захарченко в Москве и останется тем же Захарченко где угодно.