Несколько раз Гостомысл сам, стремясь вырваться из этого мучительного пламени, натужно и с жестокостью желающего отнять жизнь, но всё никак не отнимающего её до конца, из этого затянувшегося костра, так неестественно надолго затянувшегося, будил себя стоном. И каждый раз после стона в носилки заглядывал, отодвигая занавеску с вышитыми на ней рарогами[148], сотник Бобрыня, не отступающий в своей заботе от подопечного ни на шаг. Старался в глаза посмотреть.
– Что, княжич? – спрашивал участливо.
– Дай пить…
Бобрыня протягивал длинную руку, и брал из носилок берестяную баклажку с мёдом, и вытаскивал кожаную затычку. Гостомысл опять эту баклажку не видел, но принимал её из рук сотника жадно. Мёд был не хмельной, а сладкий, душистый, обхватывающий своим теплом сразу всё горло. Таким велел поить княжича волхв Ставр, сам поставивший в носилки на короткую дорогу целых три больших баклажки. Бобрыня тоже знал, что мёд от отравления – первое лекарство, особенно вместе с парным молоком. А Гостомысл, сделав несколько тягучих глотков, начинал успокаиваться, и блаженно засыпал сначала без прежних мучительных видений. И во время этого сна отдыхал душой и телом. Но длилось это блаженство не долго, видения были назойливы, скоро возвращались, и жгли с новой изнуряющей силой. Яд продолжал мучить и тело и душу, старательно, капля за каплей, выжигая из крови жизнь.
Однажды, когда сотник Бобрыня в очередной раз поил Гостомысла мёдом, с другой стороны к носилкам подъехал воевода Веслав, отодвинул занавеску, не слезая с седла, покачал головой при взгляде на княжича, и печально вздохнул. Гостомыслу становилось откровенно хуже, и теперь это было заметно уже невооружённым глазом.
На берегу Лабы путников ждали лодки, плоты и паромы для перевозки. Воевода заранее побеспокоился об этом, и выслал вперёд людей с предупреждением, что возвращаться он намерен большим числом, нежели при переправе на эту сторону. Но, даже задействовав перевозчиков и с одного, и с другого берега, всё равно, чтобы переправиться всем, требовалось сделать три рейса. Веслав распорядился, чтобы носилки с княжичем отправили первыми на самом большом и быстроходном пароме, даже не ожидая, когда погрузится хотя бы часть дружины, переправляющейся на других лодках, паромах и плотах. Гребцы из береговых жителей привычно и усердно, соблюдая привычный ритм, заработали вёслами, дружинники, повинуясь жесту воеводы, устроились на скамьях рядом с ними, чтобы помогать грести быстрее. Даже сам воевода решил применить свою чудовищную силу, и сел на лавку, взяв в руки весло. Паром не поплыл, а помчался по воде к противоположному берегу, где у причала стояло несколько десятков конников. Воевода несколько раз оборачивался и поднимал голову, чтобы рассмотреть встречающих. Он надеялся, что это князь Бравлин Второй, объезжая с дозором границы, решил остановиться и встретить воеводу. Земля эта принадлежала ваграм, и посторонних здесь быть не должно бы. Хотя время было такое, что проявлять осторожность необходимо было всегда.
Паром быстро приближался к берегу. Воевода оглянулся ещё раз.