Снег шел уже неделю — зима все‑таки отвоевала у осени свои позиции. Он завалил все улицы, и коммунальщики каждое утро клялись, что они будут очищены, и каждый вечер объясняли людям, что выпало просто рекордное количество осадков, и потому человек пока проигрывает стихии.

Завалило и двор на Сухаревке, тот, в котором стоял маленький особняк желтого цвета. Сугробы росли на глазах, при этом дорожка от арки до крыльца всегда была расчищена. Когда и как Аникушка это умудрялся делать, Колька не знал, но факт есть факт.

И когда хоронили Германа, тоже шел снег — мягкий и пушистый. Колька все это время был как будто во сне, который начался тогда, когда тело его, может быть, первого настоящего друга, дернулось, отпуская душу. Все происходило как в кино, все казалось неестественным — и деловитость Пал Палыча, который прибежал на выстрелы, и реакция Ровнина, и все остальное… Да и похороны у него особо в памяти не отпечатались. Он ходил, отвечал, написал рапорт о произошедшем — но это все была механика. Хотя, может, и защитная реакция организма, как сказала ему тетя Паша, после того, как потрепала его по загривку, добавив 'Бедный, бедный парень'. От нее такого он не ожидал, а потому у него как‑то даже в горле защипало.

Дни шли, и вот наступило тридцать первое декабря. Сразу две даты — Новый год и год в отделе — подумал парень, подходя к зданию.

Самое забавное — на крыльце стоял Ровнин, как и год назад. Он курил трубку и благожелательно смотрел на Кольку, поднимающегося по крыльцу. Надо заметить, что с момента похорон Германа он в отделе появился раза три, не больше.

— Доброе утро, Олег Георгиевич — поздоровался Колька и хотел открыть дверь, но Ровнин не дал ему этого сделать.

— Доброе, Николай — ответил он на его приветствие — Вот что — я сейчас тебе кое‑что скажу, а ты постарайся меня услышать, хорошо?

Колька кивнул.

— Вот и славно — Ровнин пыхнул дымком — Я знаю, что ты винишь во всем себя. Это не так. Если в этом конкретном случае искать виноватых, так выйдет, что, кроме Вики, замазаны все. Я — потому что недооценил Арвена, Паша и Гера не обыскали здание как следует, и не обнаружили этого гада, а он там был до вас, это уже определили. Ты… Да, ты сказал лишнюю фразу, за которую Арвен зацепился, но поверь, если бы даже она не прозвучала, он пошел бы тем же путем.

Колька никому про свои душевные терзания на эту тему не говорил, это точно. Но Ровнин попал в точку, он себя за слова 'я маленькая сошка' корил без остановки.

— Все так, как есть — Ровнин вздохнул — Каждый из нас винит себя больше других — и ты, и я, и Паша. Я лично считаю, что это в первую очередь моя вина. Надо было просто этого Арвена нейтрализовать, да и все. Нет, полез в какие‑то игры… И потом — я же начальник, я за все в ответе.

— А сейчас? — угрюмо спросил Колька. Эта мысль занимала второе место по частоте мелькания в его голове, время от времени сменяясь планами, как ее реализовать — В смысле — нейтрализовать?

— Если просто — то без проблем — усмехнулся Ровнин — Но теперь я просто не хочу. Хочу, чтобы долго и мучительно. Вот вернется он в Москву — и будет ему счастье.