Я попыталась сбить ее настрой:

– А если что-нибудь пойдет не так? Если он выстрелит первым? Или уже вызвал полицию, и вас закуют в наручники?

– И все же я рискну. – Эва посмотрела мне в глаза. – Дай пройти.

Я выдержала ее взгляд.

– Нет.

Она двинулась на меня. Я шагнула к ней и крепко ее обняла.

– Под аккомпанемент моих воплей вам придется тащить меня на себе. – Я уже чуть не плакала. – Я не пущу вас, Эва. Ни за что.

Я потеряла брата. Розу. И не хотела новых потерь.

Эва напряглась, словно изготовившись к драке, а потом вдруг обмякла. В горле ее булькнуло сдавленное рыдание, сумка соскользнула на пол. Мы стояли так долго. Эва плакала, я держала ее и смотрела, как за окном сгущаются сумерки, окрашивая небо в пурпур.

Потом слезы высохли, но Эва не проронила ни слова. Она позволила уложить ее в постель, приняла от меня стакан с виски, выпила и свернулась под одеялом, временами судорожно всхлипывая. Я сидела у нее в ногах и, грызя ногти, мысленно заклинала Финна вернуться поскорее. Он лучше меня знает, чем помочь Эве в таком состоянии. Когда дыхание ее стало ровным, я на цыпочках сошла вниз, но портье не знал, в какой бар отправились Финн с механиком.

– Телеграмма из Рубе, мадам, – напомнил он.

Я и забыла о ней. Весть от Виолетты. Сердце мое опять заколотилось, но уже по иной причине. Послание было немногословным даже для телеграммы.

Ложь подтвердилась. Вина мадмуазель Телье.

В голове моей грянул ангельский хор. Я почувствовала себя исполином. Значит, я была права в своих подозрениях. Я права. И в кои-то веки сумею склеить разбитое вдребезги. В руках моих было то, что требовалось Эве.

Я кинулась обратно в номер.

Дверь распахнута. Кровать пуста. Сумка с пистолетом исчезла.

Я отлучилась-то всего на минуту! И Эва тотчас улизнула, спокойная и собранная, никаких тебе слез и вздохов. Меня охватил страх, заломило виски. Я кинулась к окну, взглядом обшарила улицу, но долговязую фигуру нигде не увидела. Вот же хитрая тварь! – меня окатило злостью на Эву и на себя, кого так лихо одурачили.

Я знала, куда она отправилась. В полицию звонить нельзя, дожидаться Финна некогда. Но «лагонда» стоит у тротуара.

Я сунула телеграмму в карман, схватила с тумбочки ключи от машины и выскочила из номера.

Трюк, конечно, грязный, – думала Эва.

– Прибавьте ходу, – сказала она таксисту, бросив пачку франков на переднее сиденье.

Плевать на деньги. Обратную дорогу оплачивать не придется.

Таксист дал газу. На коленях Эва баюкала сумку с утешительной тяжестью «люгера». Глаза ее были сухи. Крокодильи слезы легко проливаются и быстро высыхают. Да, это подло и бесчестно, но Чарли не оставила ей другого выхода, когда, сжав губы, непоколебимо встала в дверях. Эва усмехнулась. Сейчас в девице не узнать ту перепуганную грубиянку, что некогда возникла на ее пороге.

Жаль, что мы больше не увидимся. Ужасно жаль.

– Почему вы такая мрачная, мадам? – игриво спросил таксист. – Вы же сказали, что хотите навестить друга?

– Да.

– В гости надолго?

– Весьма.

Вообще-то навсегда. Эва не собиралась покидать дом Борделона. Оттого-то и не боялась тюрьмы. Мертвую не отправишь за решетку.