– Фу ты, какие неосторожные люди эти артиллеристы: моей даме запорошили глаза, – сказал Гаврила, стирая рукой пыль с карт.

Зина, усевшись на коробки с пулеметными лентами, пришивала пуговицу на полушубок. Рядом с ней сидел пожилой солдат в гимнастерке, густо дымя самокруткой. На его лице застыла глубокая задумчивость. Зина пришила пуговицу, завязала узелок, затем быстро перекусила нитку зубами:

– На, надевай, а то ходишь с распахнутыми полами.

– Спасибо, Зиночка. Глядя, как ты шьешь, я дочь вспомнил. – Солдат надел полушубок, застегнул его на все пуговицы и взял в руки автомат.

Вдруг в дверь дота просунулась голова часового:

– Ребята! На Пулковских наши пошли в атаку.

– Хе-хе! Братцы, вот оно, веселье, началось, а ты, Сережа, скучаешь! – вскакивая с места, прокричал Гаврила. – Пулемет к бою!

Сталкиваясь друг с другом в узком проходе двери, солдаты спешили выйти в траншею. Каждому из нас хотелось скорее пережить волнующие минуты атаки, к которой мы так упорно и долго готовились. Но увидеть что-либо даже в непосредственной близости от места атаки было невозможно – мешал дым. Слышался все нарастающий гул человеческих голосов и ружейно-пулеметная стрельба. В дыму стайками, как бы обгоняя друг друга, проносились огненные стрелы. Это наши гвардейцы-минометчики вели огонь по тылам противника.

– Гвардейцы Масленникова пошли в атаку! – послышался чей-то восторженный возглас.

Каждому хотелось запечатлеть в памяти эту торжественную, долгожданную минуту. Никто из бойцов не обращал внимания на близкие разрывы снарядов и мин. Все как зачарованные смотрели в сторону Пулкова, где, по-видимому, уже шла рукопашная схватка.

До позднего вечера мы простояли в траншее в ожидании приказа для атаки, но его не последовало, и бойцы и командиры, разочарованные, разошлись по укрытиям.

– Черт возьми, что же это получается? Мы тут отсиживаемся, а соседи дерутся?! – в недоумении воскликнул Найденов, доставая из кармана кисет.

– Они гвардейцы, вот им первым и поручили начать атаку, – ответила Зина, разливая по кружкам чай.

– Что же, по-твоему, гвардейцы не такие люди, как мы? Им – честь и слава, а мы – подожди?…

– Командованию лучше знать, кому и где начать атаку. Зачем спорить?

– Обидно, Осип, ведь мы тоже готовились.

– До Берлина еще далеко! – заметил на это Гаврила.

Найденов, не отвечая товарищу, держал в своих ручищах кружку и, шумно хлюпая, пил. Глаза снайпера поблескивали недобрым огоньком. Он торопливо допил чай, молча сунул кружку в вещевой мешок, взял из пирамиды винтовку, сунул в противогазную сумку несколько гранат-«лимонок» и ушел в траншею.

– Вот еще дал бог мне беспокойного ребеночка, того и гляди, один на фрицев полезет, – сказал Гаврила, уходя вслед за Найденовым.

Во второй половине ночи 17 января вражеская крупнокалиберная артиллерия прекратила обстрел наших рубежей. Продолжали вести огонь лишь мелкие пушки и пятиствольные минометы[41]. Всю ночь до наступления рассвета наша артиллерия вела с ними артиллерийскую дуэль. На Пулковских высотах шум боя медленно уходил все глубже и глубже в расположение противника. У нас же все чаще и громче слышались выкрики бойцов: «Почему мы не начинаем атаки?»