Фамилия была знакома. Не то по кино, не то по газете.

– В Бога веруешь? – спросил длиннобородый старик, сидевший за столом президиума.

Об этом Егор не знал, не задумывался. Некоторые из взрослых, особенно те, кто с положением, в последнее время стали ходить в церковь, но отец с матерью посмеивались над новыми православными.

– А вот об этом, как договаривались, будем молчать, – задребезжал надтреснутым голоском скучный мужчина в очках, тоже сидевший за столом. – Нас слишком мало, чтобы делиться на фракции.

– А ты сейчас про комсомол спросишь, – сказал длиннобородый старик. – Как нам быть тогда? Молчать?

– Нас здесь большинство, – сказала женщина с карандашом, – значительное большинство. Вы включены в группу сохранения в силу совпадения наших точек зрения на дальнейшую судьбу общества и страны. Но если мы опять примемся за выяснение отношений... ну вы же знаете, до чего это дошло недавно... а впрочем, не сейчас, не сейчас!

– Нет, сейчас! – крикнули из зала.

– Хотя я могу сказать, чьих это рук дело! – заявила женщина, и откуда-то в ее руке появился небольшой колокольчик, такие раньше бывали на собраниях, да все перевелись. – Ты, Егор, имеешь право добровольно ответить на наш вопрос: состоял ли ты в пионерах и комсомоле и каково твое отношение к идеям марксизма-ленинизма.

– Либо ты ограничиваешься идеями национального сознания, либо я ухожу и увожу с собой моих людей, – сказал человек с веревкой на шее.

– Я скажу, – произнес Егор. – Я был в пионерах, все были, и в комсомоле был. Только в прошлом году его у нас распустили.

– И тогда вы организовали подпольную ячейку! – Скучный человек в очках ткнул палец в бок Егора.

– Товарищ Вышинский, я лишаю вас слова, – сказала женщина с колокольчиком. – Товарищ Егор, ты можешь не отвечать на этот вопрос, а обсудить его после митинга с товарищем Вышинским.

– Да чего парень стоит, глазами хлопает, – сказал старик, чей портрет висел на стене. – Надо ему глаза приоткрыть. Ты будешь говорить, Коллонтай, или я сам скажу?

– Я скажу, – сказала Коллонтай. – У нас все должно быть открыто.

Егор был рад, что не стал с самого начала настаивать на поисках Кюхельбекера, – это была другая компания, и странно, что он не предугадал, что в мире ином тоже есть свои группы, партии, союзы, своя вражда и война, – у нас иначе не бывает.

– Как ты знаешь, Егор, – сказала старуха Коллонтай, – попав сюда, ты должен выбрать себе жизнь в зависимости от убеждений. Условно говоря, наше небольшое население делится на три категории. Большей части – все равно. Они просто существуют. Вторая, наиболее могущественная группа захватила власть обманом – она стремится к личному обогащению. Это группка людей, лишенная стыда и совести, она строит свое благополучие на нищете и голоде трудящихся...

И тут Егор чуть все не погубил. А может, и погубил – в этом ему предстоит разобраться позже.

– Но здесь же нет голода и нищеты, – сказал он. – Даже кушать не требуется.

Наступила неприятная пауза.

Потом из зала донеслось:

– Слова были сказаны в переносном значении.

Коллонтай сделала над собой усилие. Улыбнулась и сказала: