Катя отошла от двери – в коридоре показались сотрудники полиции, разводившие по кабинетам новую партию свидетелей. Все это гости банкета в «Лесных далях».

Катя покинула коридор и присела на подоконник, обдумывая то, что она подслушала. Показания Якова Ямщикова… Про них забывать не стоит.

Прошло бог знает сколько времени. А потом снова появился Жужин.

– И как впечатления? – спросил он.

– Вы отыскали очень много свидетелей.

– И все они разными путями, но подтверждают его алиби. Двенадцатого июня он не мог совершить убийство Марии Шелест, потому что находился на благотворительном мероприятии и банкете с семи вечера до полуночи. Я и так это знал с самого начала.

– Вы знали? – Катя потеряла дар речи. – Откуда?

Жужин снова глянул на нее снизу вверх, словно сверху вниз. Как это у него выходило – с ума сойти!

– Мне об этом сказала моя жена. Сразу, как только мы вынуждены были его задержать после этого его идиотского признания.

– Ваша жена?

– Она присутствовала на том мероприятии, жена моя ведь в здешней администрации работает. Они и банкет организовывали в «Лесных далях» для спонсоров. Она видела отца Лаврентия – и как он речь говорил, потом за столом. Я ее, естественно, вызывать не стал, тут и так свидетелей хватает, но она для меня главный очевидец. Ее словам я верю как своим глазам. Поп был там и не мог совершить убийство и бросить труп… бедное тело Марии в тот чертов пруд.

– Ну а теперь я могу поговорить с отцом Лаврентием? – спросила Катя Жужина.

– Пожалуйста. Как только мы допросим последнего свидетеля и суммируем показания, мы его отпустим.

Жужин с рук на руки передал Катю помощнику дежурного, распорядившись, чтобы тот проводил ее вниз в ИВС и «водворил» в следственную комнату для беседы со священником.

Там Катя и дожидалась, пока приведут отца Лаврентия. Следственная комната – пустая и тесная – пахла ремонтом и масляной краской. Солнце яркими лучами пронзало зарешеченное тюремное окошко и ложилось на пол золотыми квадратами.

– Здравствуйте.

Катя увидела в проеме двери отца Лаврентия, сзади маячил сотрудник ИВС.

– Вот для беседы, – сказал он. – Проходите, отец, садитесь. Я в коридоре.

То, что конвойный – старшина, полицейский предпенсионного возраста – назвал этого парня в рясе «отцом», звучало как-то странно, но слух не резало.

Катя встала и официально «длинно» представилась – звание, должность. Они сели друг против друга, их разделял лишь хлипкий столик для записей. Но впоследствии Катя одновременно жалела и радовалась, что не вела никаких записей.

Пару секунд она с любопытством разглядывала отца Лаврентия. Ровесник, даже моложе ее на несколько лет. Как-то необычно видеть двадцатишестилетнего парня в роли «батюшки». Выглядел он очень спокойным, даже отрешенным. Бледный, худощавый, кисти рук очень красивой формы с удлиненными пальцами, как у музыканта. За три дня пребывания в камере на его щеках и подбородке не появилось щетины. Кожа была гладкой, как у младенца.

– Я прямо к делу, отец Лаврентий, – Катя решила начать с главного. Чего-то там «наводящего» она в данную минуту просто не могла придумать. – Меня послали сюда для того, чтобы я встретилась с вами и попыталась понять ваш поступок. И даже в случае, если я его так и не пойму, попытаться вас убедить отказаться от вашей явки с повинной. Сегодня с самого утра здесь, в отделе, допрашивают людей, которые видели вас вечером двенадцатого июня совершенно в другом месте. Очень много свидетелей, и они все подтверждают ваше алиби. Вы не убивали Марию Шелест, потому что не могли этого сделать. Вы сами помните, где вы находились вечером двенадцатого июня?