— Кто подбил моего прадеда на дурные реформы[34]? Начал прадед — закончил отец. Как итог — катастрофа Ливонской войны. Или ты забыл, почему нам пришлось ее прекратить? Я напомню. У нас просто кончились «негры».

— Кто?! — хором переспросили иезуит и патриарх. Они прекрасно знали, что негры — это темнокожее население Африки, а потому не поняли, какая связь между неграми и Москвой.

— Не берите в голову. Заговорился. У моего отца закончились возможности верстать новых стрельцов и поместных. Люди кончились. Мы понесли поистине катастрофические потери в живой силе! Сколько конкретно — сказать сложно. Но от двухсот до двухсот пятидесяти тысяч крепких, здоровых мужчин, которые ой как пригодились бы и на пашне, и в мастерских. А сколько жен потеряло кормильцев? А сколько невест — женихов? А сколько потрачено денег и прочих ценностей? Сколько изготовлено и оставлено на полях оружия, обмундирования и прочего имущества? Это поражение стало для державы настоящей катастрофой!

— Я не понимаю тебя, — покачал головой патриарх. — Как твоя прабабка оказалась виновной во всем этом?

— Она подбила прадеда на дурные реформы. Например, вместо совершенно бестолкового поместного ополчения у нас была бы кавалерия не хуже польских крылатых гусар. Или ты не знаешь, кто разбил Мамая на Куликовом поле? Княжеские да боярские дружины! По своему снаряжению, лошадям, выучке и приемам боя они были на уровне крылатых гусар. А возможно, и выше. Но мы похерили их всецело. И перешли к бестолковой кавалерии, организованной по древнему византийскому образцу, устаревшему на множество веков… Да что и говорить об этом, если Карл Мартер привел на битву с арабами при Пуатье войско, организованное таким же образом? Почти тысячу лет назад…

— И только это? — хмуря лоб, поинтересовался Иов.

— Отнюдь. Это только один из эпизодов. Поражение в Ливонской войне и последующий тяжелый кризис не стали неожиданностью. Но прямым следствием того, какой дорогой мы шли. Все мы. И особенно бояре… ненавижу их. Они настолько прогнили и деградировали, что вызывают у меня только омерзение. Люди и так после всей этой катастрофы жили кошмарно. Сильно голодали. Так эта дрянь бросилась из них последние соки сосать, усугубляя и без того чудовищное положение дел, вгоняя державу в полное и окончательное расстройство! Ненавижу. Ненавижу! НЕНАВИЖУ!!! Твари! Безмозглые твари! Они не понимают, что любая держава стоит на плечах своих пахарей и ремесленников. И чем крепче эти плечи, тем благополучнее держава. И, в том числе, они. А они в своей безумной жадности готовы были все по миру пустить!

— Государь, — вкрадчиво произнес иезуит, несколько потрясенный такими словами, — мы хотели бы помочь в твоем деле, но не понимаем замысла. Не мог бы ты нам его объяснить?

— Быть может, вы не понимаете замысла, потому что так и задумывалось?

— Но…

— Серьезно, — перебила его Марина. — Почему Дмитрий должен вам доверять?

— Но тебе он доверяет? — лукаво поинтересовался Муцио.

— Доверяет, — усмехнулась государыня, — но лишь потому, что, если умрет он, за ним следом последую и я. Мне не выгодно его предавать. А вам?