– Теперь по быту – из схрона без приказа не выходить, только в дозор или на работы. Громко не разговаривать, не шуметь, не курить. По надобности ходить вон в то ведро, которое опорожнять ночью в воду. Запах? Ничего, потерпите. Горячую пищу готовить раз в сутки в удалении от лагеря на подстилках из камней, которые после утопить. Следы и подходы засыпать перцем, чтобы нюх у собак отбить…

Такая жизнь партизанская, как у кротов – весь день под землёй без света и свежего воздуха – лежи, отдыхай, бока проминая. Вход только ночью открывается, чтобы отдышаться, помещение проветрить и покурить, кому невтерпёж. Сколько такой режим выдержать можно?.. Хотя местные «лесные братья» так годами живут, от советской власти хоронясь…

– Всем отдыхать. Послезавтра выходим из леса на дело.

Напряглись бойцы.

– Опять стрелять кого?

– Может, и стрелять. Пошумим немножко…

А зачем шум – не понять. Побег этот, лес дремучий, землянка, милиционеры расстрелянные… Ничего им не объясняют, ни о чем не говорят. Разменные пешки они в этой игре, и цена жизни их – копейка!

В сберкассу вошли люди. С автоматами. Они пришли под вечер, когда на улице уже было темно, а фонари почти не светили, потому что райцентр был невелик и никакие проверяющие и корреспонденты центральных газет туда не ездили. Так зачем попусту свет жечь?

Неизвестные вошли и крикнули:

– Никому не двигаться!..

Посетители возле окошек и столов испуганно замерли. И кассиры. Но из-за дальней двери быстро кто-то высунулся. В синем мундире и фуражке. И тут же занырнул обратно, потому что всё увидел, понял и стал лапать кобуру пистолета, но выстрелить не успел… Один из вошедших вскинул автомат и, нажав спусковой крючок, длинной очередью очертив полукруг, прошёлся по двери. Пули измолотили дверь в щепу, достав милиционера.

– Деньги в мешок! – приказали грабители.

Кассиры трясущимися руками сгребли всю наличность, в том числе из сейфов.

– Кто двинется – считай покойник.

А никто и не собирался оказывать сопротивления – послевоенные бандиты милосердием не отличались, многие из них фронт прошли и жизнь чужую забрать было для них пустяком – резали и стреляли они, не задумываясь.

– Уходим!

Налётчики попрыгали в грузовик, угнанный час назад. Но им не повезло – с параллельной улицы вывернул патруль, который заметил вооружённых, не по форме одетых людей.

– Стой!..

Грузовик рванул с места.

– Стой!.. Стрелять будем!

Солдаты сдёрнули с плеча автоматы и открыли огонь. Автоматные очереди прошили тент, несколько ткнулись в борта, пробивая их насквозь.

– Чёрт! – вскрикнул кто-то. – Зацепило!

– Вали их!

С борта ударили очереди. Офицер, качнувшись, осел на землю, солдаты раскатились за какие-то столбы. Грузовик быстро домчал до окраин городка, свернув на просёлок, ведущий в лес, куда никакая погоня просто так не сунется. Здесь всё поделено – большие города, железная дорога, райцентры за советской властью, а леса, мелкие деревни и хутора за «лесными братьями».

В тридцати километрах от города грузовик бросили. Двоих раненых положили на импровизированные, вырубленные из жердей носилки и потащили в лес. Один был совсем тяжёлым, без сознания, и голова его безвольно моталась при каждом шаге. Другой крепился, мыча от боли.