– Так не бывает, – отрезала я.

– Не спеши с выводами, – попросил Федя. – Антона зарегистрировали по месту жительства мамаши. Еще в квартире были прописаны Олеся Семеновна Тараканова, это мать твоей сестры, и ее муж Каравайкин Генрих Петрович.

Я взяла чайник с заваркой и наполнила свою чашку, подумав про себя: Фаина ни разу не упоминала об отчиме.

– Однако в поликлинику по месту жительства младенца на учет не поставили, – бубнил Павлов.

Я бросила в чай кружок лимона, заметив:

– Его могли консультировать в платной лечебнице. Нынче люди вольны выбирать врачей.

Павлов громко чихнул.

– Спорить не стану, так бывает. Но об этом мальчике более никаких сведений нет. Детский сад он не посещал, школу тоже…

– Он же инвалид-спинальник плюс аутист, – напомнила я, – бедняжку в детские учреждения точно не брали, наверное, он обучался дома.

– Семья жила в однокомнатной квартире, – сообщил Федя. – Не весело они, наверное, себя там чувствовали. Когда Олеся Семеновна умерла, Каравайкин продал квадратные метры и свалил на Гоа. Куда подевались Фая с Антоном, загадка.

У меня опять заломило висок.

– Плутаем в густых зарослях бамбука, – вздохнула я. – Как Генрих Петрович ухитрился продать жилье? А Фаина? Она же дочь покойной, значит, является…

– Олеся Семеновна оставила завещание, – протянул Федя, – в котором четко указала: дочери из ее имущества не должно ничего достаться, ни копейки, ни нитки.

От неожиданности я уронила чайную ложку.

– Почему мать так поступила?

– Нет ответа. Но, полагаю, он есть у Каравайкина, – заявил Федя, – поговори с ним.

– Предлагаешь слетать на Гоа? – повеселела я. – К сожалению, не люблю долгие перелеты.

Судя по хрусту, который долетел до моего слуха, Павлов слопал весь хлеб и принялся жевать пластиковую тарелку, на которой лежали бутерброды, однако это не помешало ему говорить:

– Он давно вернулся в Москву, построил в Индии небольшую фабрику, производящую джемы из местных экзотических фруктов, и продает их в России. Я с ним договорился, сегодня он ждет тебя в любое время до десяти вечера в своем новом доме. Ему в течение дня должны кухонную мебель привезти, поэтому Генрих Петрович за порог ни ногой.

– Нет слов, Федя! – воскликнула я. – Спасибо.

– Приятно слышать похвалу, – загудел парень, – но будет лучше, если хвалебные речи в адрес скромного сотрудника ты произнесешь прямо в лицо его боссу.

– Как только увижу Степана, тут же пропою тебе осанну, – пообещала я.

– Стерва! – с чувством произнес господин Каравайкин, ставя на стол поднос с маленькими баночками. – Извините за мой французский, но иначе девку и не назвать. И ведь я предупреждал Лесю: «Гадкая девчонка. За три километра видно: лжива до корней волос». Но жена была воцерковленным человеком, любила всех без исключения, считала окружающих хорошими людьми. Файка же из себя зайчика корчила, да так успешно, что даже я поверил. Сначала сюсюкала: мамочка, папочка… А потом развернулась. Если бы у супруги дочка не умерла…

Я потрясла головой.

– Простите, ничего не понимаю. Вы второй муж Олеси Таракановой?

– Первый, – поправил Геннадий. – Что у нее с отцом Фаины было, понятия не имею, история до знакомства Леси со мной случилась. Супруга никогда о Леониде не вспоминала, только сказала, что в загс с ним не ходила. Она вообще о прошлом помалкивала, говорила: «Гена, у нас с тобой счастливая жизнь, не надо ворошить то, что быльем поросло». Но перед кончиной Леся исповедаться и причаститься решила. Почуяла приближение смерти и попросила к ней батюшку привести. И пока священника ждали, сказала: «Гена, хочу, чтобы ты узнал мою историю. Надо объяснить тебе, почему я так Фаину обожала». И что я услышал? Оказывается, Леська родила когда-то девочку, назвала ее Фаиной, а та и дня не прожила. Да вы ешьте! Эти сладости я сам делаю.