И каково это, убить Джанетт Сорли, пусть и случайно? Этого он никогда не смог бы понять, а в те несколько раз, что пытался, она быстро уходила, сжав кулаки, ненавидя его. Она сама не знала, чего хотела, но только не понимания.

Проснувшись в тот первый день, Лайла прямо с подъездной дорожки дома миссис Рэнсом поехала в еще дымившуюся тюрьму. Кусочки распадавшегося кокона цеплялись за ее кожу. Она организовала транспортировку тел нападавших и сбор полицейского оружия и снаряжения. Помощницами в этом нелегком деле ей стали главным образом заключенные женской тюрьмы Дулинга. Для этих женщин, осужденных преступниц, добровольно отказавшихся от своей свободы – почти все они были жертвами домашнего насилия, или сидели на наркотиках, или знали нищету, или страдали от психических заболеваний, или испытали разные комбинации этих четырех факторов, – малоприятный труд был не внове. Они сделали все, что от них требовалось. Иви предоставила им возможность выбора, и они выбрали.

Когда власти штата наконец обратили внимание на Дулинг, жители города и заключенные уже знали «легенду». Мародеры – хорошо вооруженная Факельная бригада – устроили осаду тюрьмы, а доктор Клинтон Норкросс и его дежурные героически ее защищали, при участии полиции и горожан-добровольцев, таких как Барри Холден, Эрик Бласс, Джек Албертсон и Нейт Макги. На фоне необъяснимой, всеохватывающей Авроры эта история вызвала даже меньший интерес, чем три женщины, которых вынесло на побережье Новой Шотландии.

В конце концов, это были всего лишь Аппалачи.

– Его зовут Энди. Его мать умерла, – сказала Лайла.

Энди плакал, когда она знакомила его с Клинтом. Лайла забрала его у Бланш Макинтайр. Лицо младенца покраснело, он хотел есть.

– Я намерена сказать, что он мой, что родила его я. Так будет проще. Моя подруга Джоли – врач. Она уже заполнила необходимые документы.

– Милая, люди знают, что ты не была беременна. Тебе не поверят.

– Большинство поверит, – возразила Лайла, – потому что время там шло по-другому. А остальные… плевать мне на них.

Клинт видел, что она настроена серьезно, а потому протянул руки и взял кричащего малыша. Покачал. Крики перешли в завывания.

– Думаю, я ему нравлюсь.

Лайла даже не улыбнулась.

– У него запор.

Клинт не хотел ребенка. Ему хотелось уснуть. Забыть все – кровь, смерть, Иви, особенно Иви, которая скрутила мир, которая скрутила его. Но видеопленка вертелась у него в голове; всякий раз, когда он хотел изобразить Уорнера Вольфа и вернуться к недавнему прошлому, видеопленка была одной и той же.

Он вспоминал Лайлу, которая в тот ужасный вечер, когда рушился мир, сообщила ему, что никогда не хотела бассейн.

– У меня есть право голоса в этом вопросе? – спросил он.

– Нет, – ответила Лайла. – Сожалею.

– Что-то не похоже. – И это была правда.

Время от времени – обычно ночью, когда она лежала без сна, но иногда и ясным днем – имена начинали проноситься в голове Лайлы. Имена белых полицейских (как она), которые убивали невиновных чернокожих граждан (как Джанетт Сорли). Она думала о Ричарде Хэсте, который застрелил восемнадцатилетнего Рамарли Грэма в Бронксе, в ванной комнате квартиры, где жил юноша. Она думала о Бетти Шелби, убившей Теренса Кратчера в Талсе. Но больше всего она думала об Альфреде Оланго, застреленном патрульным Ричардом Гонсалвесом, когда Оланго в шутку навел на него электронную сигарету.