По дороге на север от моста через Неккар беспрепятственно идут танки механизированного корпуса генерала Лизюкова. Но тут только одна бригада, остальные силы наступают по двум дорогам километрах в пяти западнее и восточнее Ладенбурга. Но там тоже тишина, не слышно ни выстрела. Вот первая наша цепь прошла через строй немцев и, перепрыгнув через траншею, не оглядываясь зашагала дальше на север. За ней – вторая и третья. Никто из германских солдат при этом даже не пошевелился. Кажется, все… Спускаемся по винтовой лестнице и садимся в виллис. Следом за нашей машиной трогается с места бронетранспортер с нашей личной охраной. Попетляв по кривым средневековым улочкам, машина доставила нас к выезду из города, по которому сплошной громыхающей колонной шли наши танки. Проехав еще немного по обочине, мы остановились напротив группы немцев с белым флагом. Адъютант первым выскочил наружу и отщелкнул дверцы – сначала мне, потом Ивану Семеновичу. Немцы такую штуку как субординация секут, между прочим, четко.

Козырнув, оберст Курц, перекрикивая лязг гусениц и рев мотора проходящего мимо танка, заявил мне:

– Я рад, герр генерал, что вы выполнили свои обещания…

– А я рад, герр оберст, что вы выполнили свои, – парировал я, тоже вынужденно повышая голос. – На этой войне и так погибло слишком много солдат, чтобы они продолжали умирать и после того, как сгинул главный виновник этой бойни.

– О да, – криво усмехнувшись, ответил тот, – поход в Россию оказался совсем не той легкой прогулкой, какую Ефрейтор обещал нашим бравым мальчикам. Герр генерал, раскройте секрет, как вам это удается: одновременно быть и добродушными увальнями, и жестокими бойцами, о которых крошится сталь?

Усмехнувшись, я ответил:

– Вы же грамотный человек, и должны знать историю. И другие ваши коллеги-офицеры тоже. Наша страна с самого своего образования оказалась во враждебном окружении. Кто только на нас, русских, ни нападал. И при этом, постоянно отбивая вражеские нашествия, мы смогли построить самое большое государство в истории человечества – а все потому, что, побеждая врага, мы не убивали и не изгоняли его, а включали в состав своего этноса. И этого уровня мы достигли еще до того, как наше сознание оказалось вооружено единственно верной марксистко-ленинской теорией, по которой весь прибавочный национальный продукт вместо наполнения кубышек капиталистов стал тратиться на нужды народа и государства. Мы победили вас потому, что наш народ перед смертельной угрозой был един. Потому что мы верили, что наше дело правое, что враг будет разбит и победа будет за нами. А за что сражались вы? За титул расы господ, за поместья с рабами, за право насиловать, грабить и убивать. Скажите, кому тогда по праву принадлежит победа: вам или нам? Чего после этого стоят вопли вашего фюрера о высших и низших расах?

– Вы можете меня не убеждать, герр генерал… – ответил немецкий полковник, прикоснувшись к повязке на глазу. – Вот это я получил на память о французской кампании, и больше в боях не участвовал. Меня привлекли к обучению рекрутов уже в тот момент, когда в Германии стало настолько не хватать офицеров, что в дело годился любой инвалид. Мой отец воевал на той войне и видел вашу «атаку мертвецов»